По аллеям души

Однажды варили лестницу к резервуару. После сварки шлак сбивали кувалдой. Чтобы сбить окалину, приходилось стучать прямо по стенке железного изделия, пугая округу эхом от ударов. Трофимыч естественно поручил мне эту работу, а сам пошёл курить в бытовку. Уж я там от души тогда наяривал кувалдой по пустой цистерне… Бам!..Бам!.. Целый час бил. Звон в ушах был, как пытка!

Мелькала школа, начало учёбы в техникуме. Вспомнил похороны отца. Мать потом ушла к какому-то залётному фраеру, мы остались с младшим братом одни, и много чего ещё. Голодно иногда так было. А тут ещё свирепое лицо Трофимыча… Да сверху летнее солнце нещадно палило, будто заключило союз со звоном и грохотом.

Тут поплыло всё перед глазами, и я потерял сознание. Очнувшись, увидел Трофимыча. Я испуганно вскочил. Бригадир даже не спросил, что со мной. Спокойно пошёл дальше. Тогда я взял в руки кувалду и с криком: «А-а-а! Ненавижу!» — изо всей силы ударил по звонкому борту резервуара прямо рядом с головой врага. Потом одумался, бросил кувалду, отбежал метров на тридцать и стал ожидать реакции.

— Придурок, — только и пробурчал Трофимыч. Затем достал сигарету, закурил и зло добавил:

— Сопливый придурок! Сдурел, придурок!».

Рассказчик немного прервался, тоже закурил, хотя дыма всем сидящим у костра хватало.

«Не последовало дальше между нами никаких объяснений и извинений. Ненависть стала для обоих хронической, ушла внутрь под кожу.

«Пойдём сюда, балбес, варить будем полку», — как-то сказал бригадир. Мы поднялись на самый верх железяки, потом спустились по внутренней лестнице с переноской в руках. Лампа горела, пока мы не оказались на дне сооружения, и вдруг почему-то потухла. Люк, куда залезли, высвечивал только квадрат синего неба наверху. Воздух здесь был горячим и спёртым от нагретых стальных бортов, что дышать было трудно.

— Иди, узнай, что там такое, — приказал Трофимыч. — Я здесь побуду. Да не будь конченым, возвращайся скорее.

Так я оказался на свободе. Дул ветерок. Хорошо!

Мысль родилась мгновенно. Я закрыл люк тяжелой крышкой и накинул гайку. Тотчас послышался тихий крик Трофимыча с проклятиями. Быстро спустившись по лестнице, я увидел…да, да кувалду, с которой потерял сознание, и со всего размаху бабахнул по железяке, вложив в удар всю злость, а потом стал неистово бить эту звонкую стену. Обессилев, бросил кувалду.

Но каково же ему там, в темноте? Ужаснувшись, я уже простил жалкого Трофимыча и, освободив крышку люка от стопора, быстро откинул гайку,

Огромная крышка, как пушинка, отлетела в сторону, и на свет, как чёрт из табакерки, выскочил бригадир. Прыгая через ступеньки, он спустился по лестнице и, оказавшись на земле, оглянулся как-то виновато на меня и потом вдруг рухнул на землю.

Пришла очередь испугаться мне. Я подбежал к мастеру и ну его тормошить. Однако тот не подавал признаков жизни. В голове набатом застучала мысль: «Умер, и это я его убил!».

— Очнись, Трофимыч, только не умирай! — закричал я. — Я не хотел так!

На крик подоспели люди, вызвали скорую, бригадира увезли.

Потом в бытовке посмотрел на его шкафчик. На дверце была фотография красавицы в бикини, которая символизировала всю его спокойную жизнь до сегодняшнего инцидента. А теперь её нет. Всё. Мне тюрьма. А как же брат?

Чуть позже я пошёл в кардиологию, куда доставили Трофимыча. Била дрожь. Вдруг бригадира уже нет в живых? Мимо снующих врачей тихонько на цыпочках прокрался в палату, где он лежал.

— Прости, Трофимыч, бес попутал, я просто пошутил, дурак, — промямлил я, наклонившись над больным. — Ну виноват!

На что тот еле слышно ответил:

— Да ладно, чего там, бывает.

— Не умирай только, ладно?

— Постараюсь…

— Вот, сок принес тебе, пей.

Потом ещё долго стоял над неподвижным бригадиром, видел, как капельки раствора уходят тому в вену. Слёзы стояли у меня в глазах, было стыдно.

И вдруг показалось, что Трофимыч не дышит. Склонившись над койкой, я вдруг услышал:

— Шутки такие, шутки…

Тут же помчался за помощью. Но прибежавшие врачи выставили меня за дверь.

— В реанимацию, срочно!

Потом мимо меня проследовал накрытый простынями бригадир с хлопотавшими по ходу движения каталки медсестрой и врачом.

А ещё через какое-то время проклятый инфаркт отступил.

«Спасибо, спасибо, Трофимыч!». Нет, я не плакал, просто слёзы, никого не стесняясь, выходили из души.

Я так никому и не рассказал о происшедшем, просто бригадиру стало плохо и всё».

Все молчали. Видно, что всех задела эта история. Анатолий в своей вязаной шапочке встал и подкинул в костёр ещё полешек, вызвав полёт множества ярких искр.