По дороге с облаками

— Машик, ты ведь знаешь, что мы все равно не дождемся. Тем более, там письмо будет. Ты дотерпишь?

Маша глянула на него притворно осуждающе. Потом спрятала платье в шкаф и вынула оттуда небольшую картонную коробку, покрытую бежевым скотчем и разноцветными наклейками. Иван тем временем уже достал из секретера канцелярский нож.

Устроив посылку в центре дивана, они сели по обе стороны от нее и некоторое время, словно сговорившись, не приступали к разоблачению этой маленькой тайны. Разглядывали надписи, проводили пальцами по гладкой ленте скотча, над которой пару недель назад, наверное, трудились заботливые и любящие руки Надежды.

— Ну что, режем? — спросил, наконец, Иван.

— Режем!

Застрекотал рвущийся картон, и на пол, словно огромные конфетти, полетели обрывки бумаги.

— Гляди быстро, письмо есть?

— Не торопи меня.

Маша наклонилась над ящиком и выудила белый незапечатанный конверт. На одной его стороне темно-красным карандашом был нарисован большой рубин, отбрасывающий почему-то желтые треугольные лучи, как солнце в мультфильмах.

— Ну, читай!

— Не торопи!

Маша достала из кармана очки, надела их на кончик носа и вынула из конверта небольшой блокнотный листок.

— «Дорогие бабушка и дедушка! — начала читать она. — Поздравляю вас с сорокалетней годовщиной свадьбы. Будьте и дальше такими же огурцами…»

— Огурцами? — переспросил Иван. Маша глянула на него поверх очков и кивнула.

— «…будьте и дальше такими же огурцами. Хоть свадьба рубиновая, на настоящий рубин денег у меня все равно нет, потому посылаю вам бумажный. Пусть сверкает на тумбочке у дедули (вы ведь не выбросили свою доисторическую тумбочку?)»

— Еще чего! — перебил Иван.

— «Так как вы у меня — два живеньких кренделька, посылаю вам по спортивному костюму (надеюсь, за год вы не растолстели и не усохли слишком, тогда костюмы должны подойти). Еще прилагаю две пары шерстяных носков, чтобы лечиться после здорового образа жизни. Носки связала сама, когда болела гриппом. Не пропали твои уроки, бабуля!»

— Языкатая, как ты, — заключил Иван. — Читай дальше.

— «В этом семестре я, кажется, буду отличницей. Аж самой противно. Очень жаль, что не могу быть на свадьбе. Но уже через месяц я приеду, и мы закатим свой отдельный пир, с рубиновым вином! Люблю вас, позвоню, чтобы узнать, дошла ли посылка. Ждите!»

Маша осторожно свернула письмо и сняла очки.

— Ну что, сначала мяско, потом мерить подарки?

— Спрашиваешь! Конечно!

Снова забряцали бамбуковые шторы, и под малиновым абажуром в кухне зажегся свет.

Персональный рай Виталия Заикина

Виталий Заикин стоял на коленях вот уже четыре минуты. Руки его были сложены ладонями вместе на уровне груди, глаза закрыты. Веки слегка подрагивали, губы шевелились, произнося беззвучные слова. Коленные чашечки начинали болеть от того, что тело Виталия вдавливало их в твердую поверхность пола всем весом крепкого тридцатилетнего мужчины среднего роста. Но Виталий терпел. Молиться следовало не менее пяти минут в день, иначе шансы на достижение поставленной цели могли сократиться. То, что поза, в которой он ежедневно возносил свои просьбы к небу, причиняла некоторые неудобства, было даже лучше. Хоть боль в коленных чашечках и не могла сравниться с изощренными самоистязаниями, которые практиковали миряне в средние века, но все же это, в некотором роде, являлось жертвой со стороны Виталика во имя собственного светлого будущего. Таким образом он как бы говорил: «Вот видишь? Я терплю, а ты за это сделай меня директором филиала». Фразу эту Виталик не смел формулировать даже про себя. Он знал, как никто другой, что в диалоге с вышестоящими наглость и дерзость могли сослужить дурную службу. Однако ожидание снисходительности в качестве вознаграждения за лишения было вполне оправданным.

Виталий Заикин не был глубоко верующим человеком. Даже в случае крайней необходимости он вряд ли смог бы внятно объяснить разницу между Буддой и Христом, или Магомедом и Николаем Чудотворцем. Молился он на всякий случай. Никто не знает наверняка, как устроена великая корпорация мироздания. Нельзя исключить, что высший разум все-таки существует и неусыпно следит за ним, Виталиком. Пять минут в день — не такой уж большой труд за то, чтобы иметь небольшой небесный бонус.

Кроме утренней молитвы, Заикин применял и другие духовные практики. Во время обеденного перерыва, прикончив взятую из дома овсянку и запив ее несладким зеленым чаем, он закрывался в кабинете и сосредоточенно визуализировал свою мечту. Легкомысленные его сотрудники в этот момент уплетали вредную пищу и бесполезно сотрясали воздух столовой, болтая о всяких глупостях, о которых назавтра никто из них и не вспомнит.

Виталик же ценил каждую минуту. Он представлял себя в должности директора филиала во всех мельчайших подробностях, как рекомендовал автор популярной книги «Мечта — работа — результат».