По Юго-Западному Китаю

Неширокая, гладкая, обсаженная деревьями асфальтированная дорога прорезает бесконечные поля, частью желтые, со следами недавно убранного урожая, частью уже вновь зеленеющие молодыми побегами риса. С обеих сторон то там, то здесь впиваются в небо островерхие, поросшие травой и мелким кустарником скалы, подмигивают глазами-пещерами потерявшие былую стройность, грузно оседающие на землю, но все еще солидные и внушительные каменистые кручи, а на горизонте под низким пасмурным небом в несколько рядов, наплывая одна на другую, застыли горы. Временами натягивает туман, моросит дождь, и от этого картина становится еще фантастичнее. Даже не верится, что все это — творение природы, а не проделки добродушного великана-шутника. Набросать на ровном месте столько каменных глыб!

Дорога медленно, как бы нехотя взбирается на перевал, и вдруг происходит чудо: взору открывается та самая долина, по которой только что лежал наш путь. Казалось бы, в ней нет ничего особенного: утыканные обломками скал поля да те же собравшиеся гармошкой горы. Но раскинувшаяся под новым ракурсом картина приобретает совершенно иное, полное неуловимого очарования звучание. Сбегающие ступеньками по пологому склону террасированные поля придают ей силу и законченность. Захваченный этим зрелищем, не сразу вспоминаю про фотоаппарат, а пока дожидаюсь исчезновения из фокуса медленно ползущего навстречу автобуса, следует резкий поворот, и дорога устремляется вниз. Еще немного — и мы на месте.

Янди представляет собой небольшую деревушку, которая, кажется, и состоит-то из единственной, окруженной приземистыми строениями площади и примыкающей к ней улицы и существует лишь для того, чтобы принять туристов, снабдить их сувенирами и фруктами и препроводить дальше вниз по реке. Один за другим выкатывают на площадь автобусы, и к дверям их быстро стягиваются бойкие торговцы. Скользящая вниз, к воде и поджидающим пассажиров катерам улица обрамлена прилавками, сплошь заставленными «экзотическими товарами» массового производства: изделиями из камня, глины и дерева, веерами и бамбуковыми зонтами, широкополыми соломенными шляпами и облепленными значками шапками и армейскими фуражками, т. е. всем тем, чем забиты сувенирные отделы магазинов и лавчонки Гуйлиня. Выплескивающаяся на площадь разноликая и разноплеменная масса иностранных туристов течет к реке, равнодушно минуя пытающихся привлечь к себе внимание торговцев.

Последний их «редут» в лице нескольких апатичных, усталых женщин, молча протягивающих нам связки апельсинов, открытки с видами Гуйлиня, усыпанные значками фуражки, преодолеваем на пирсе и шатких, огражденных бамбуковыми перилами мостках, ведущих к замершим на серебристой воде катерам. У их бортов также кипит жизнь: самые предприимчивые из торговцев, оседлав незамысловатые, связанные из пяти-шести толстых и длинных бамбуковых стволов — метров по восемь-девять — плоты, споро работают длинными шестами, идут «на абордаж», стучатся в широкие окна и бойко рекламируют все тот же немудреный товар (рис. 23). Кто-то стеснительно отворачивается от нацеленных камер и аппаратов, но большинство уже привыкло позировать и готово на все, лишь бы это положительно влияло на их торговлю. Наши лаоши недовольны: им, воспитанным на идеалах 60—70-х годов, законы частного предпринимательства не по вкусу.

Сам катер представляет собой небольшую посудину, рассчитанную на 50–60 пассажиров, с большим остекленным салоном, на котором, в свою очередь, устроена частично крытая навесом Прогулочная палуба. В салоне на столах, покрытых аккуратными белыми скатертями, стоят термосы с чаем, вазы с апельсинами и конфетами. У переднего стекла словно прирос к штурвалу рулевой.

Вместе с нами на борт поднимаются группа японцев и человек семь европейцев. Ровно в десять катер тихо отваливает от пристани, и на четыре часа мы окунаемся в атмосферу изумительной по красоте природы. Сквозь кристально чистую воду отчетливо видно уложенное галькой русло реки. В ее искристом зеркале отражаются вздымающиеся ввысь мрачные, неприступные утесы, зеленые холмы, растущие из расщелин вековые деревья, разметавшиеся на прибрежных плесах метелки бамбука (рис. 2). Этими картинами люди восхищаются уже много столетий. Они наделили многие скалы красивыми именами, заставляющими биться чувственные женские сердца в предвкушении драматических любовных историй, сложили о них легенды и предания. «Тоскующая по мужу фея», «Святой, вращающий жернова», «Счастливая свадьба у Лазоревого холма», «Вышитые на горе узоры», «Увенчанный короной утес» — в этих названиях и романтика, и поэзия, и истинное понимание прекрасного. 83-километровый отрезок Лицзяна между Гуйлинем и Яншо известен не только по всему Китаю, но и далеко за его пределами.