По Южной и Центральной Африке

Еще раньше произошел эпизод, о котором мне хочется рассказать. Однажды, осматривая пациента, я заметил, что в приемную вошел неизвестный. Только я хотел попросить его подождать несколько минут на улице, как вдруг узнал в нем одного из моих первых клиентов, немца Опермана. Я вылечил его от воспаления легких.

В умеренных широтах, да еще в условиях Европы, состояние больных пневмонией (большей частью вызываемой простудой), как правило, быстро улучшается, и они выздоравливают. Но в районе алмазных россыпей в то время преобладали палаточные домики и простые палатки, больные не были ограждены от непогоды, и воспаление легких относилось к самым тяжелым заболеваниям. Друзья моего пациента уже отказались от надежды на его выздоровление и всякий раз, как я навещал его, говорили, что я напрасно стараюсь, ибо человек этот все равно умрет. Я, однако, делал все от меня зависящее, чтобы уберечь его от холода, и пыли, прекрасно понимая, что благоприятный исход будет иметь очень большое значение для моей врачебной практики.

Я считал, что больной недостаточно окреп для прогулок, а потому был удивлен, увидев его у себя. Не обращая внимания на мои протесты, пациент, потерявший в погоне за алмазами все, что он имел, стал настаивать на том, чтобы вознаградить меня за труды. В конце своих излияний он воскликнул:

— Вы, конечно, и сами знаете, что спасли мне жизнь; я никогда не смогу доказать вам свою признательность деньгами, а потому предоставляю себя в ваше распоряжение; постараюсь, чтобы вы были довольны.

Так я приобрел первого спутника, сопровождавшего меня в путешествиях в глубь материка.

Теперь о гибели моего палаточного домика. Однажды, возвращаясь от больного, я, к своему крайнему изумлению, сколько ни искал, не обнаружил свое жилище. Местность нисколько не изменилась, но от палатки не осталось и следа. В то время как я ломал себе голову, недоумевая, что произошло, ко мне подошел купец, живший по соседству, и сказал усмехнувшись:

— Вы, должно быть, ищете свой дом, но его сдуло ветром. Видите, вон он лежит.

Тут он указал на кучу полотняных тряпок, шагах в полутораста от нас. Из нее торчало несколько моих карт, которые весело развевались на ветру. Не успел я прийти в себя, как купец повел меня к развалине, а затем в свою лавку, где показал собранные в ящик остатки моего имущества, которые он любезно спас.

Вытащив из-под обломков кое-что из того, что показалось купцу ненужным, я поспешил на поиски нового жилья, ибо уже наступил вечер. После долгих поисков и расспросов мне удалось снять палаточный домик, стоявший напротив здания администрации. Он был того же типа, что и унесенный ветром, только немного поменьше. Парусиновая стенка оказалась еще менее плотной, но жилище мое стояло в ряду других парусиновых и железных домиков, составлявших главную улицу Дутойтспана, а потому было несколько лучше защищено от ветра.

Вскоре я убедился, что со своим новым приобретением попал из огня да в полымя. В теплое время года мне приходилось все время держать над собой зонт для защиты от горячих лучей солнца. В дождливый сезон это было еще более необходимо, так как с потолка тонкими струйками стекала вода. К тому же помещение оказалось настолько мало, что приготовление пищи было связано с огромными неудобствами.

Ситуация становилась комической, когда ко мне обращался за консультацией больной: на его долю выпадало удовольствие держать зонт над нами обоими; к счастью, пациенты — люди, привыкшие к превратностям климата и местной жизни, — извиняли недостатки приемной.

Одной из самых неприятных особенностей моего жилища, как и всех других, в которых не настлан пол, было изобилие насекомых. На новой квартире они меня прямо замучили. Как солоно мне там приходилось, я понял только месяцев через десять, когда, сменив эту квартиру на другую, расположенную в стороне от грязной проезжей дороги, почувствовал, что у меня словно гора свалилась с плеч.

Весь арсенал средств истребления насекомых, которыми я располагал, — разные порошки и карболка, — не приносил ни малейшего облегчения. Во время приема больных нередко разыгрывались презабавные сцены. Так, однажды пациент прервал мои наставления словами:

— Извините, доктор, у вас на левой щеке сидит большая блоха.

Пациент был настолько любезен, что снял бесстыдницу.

Насекомые — не единственные, кто нарушал мой покой. Просыпаясь по утрам я нередко замечал несколько жаб, которые внимательно меня рассматривали. Случалось, что ночью меня будили странные шорохи. В полном неглиже я зажигал свет и, к моему ужасу, обнаруживал кобру, которая, приподнявшись с полу и раздув шею, громко шипела. Ничего не скажешь — прелестный сюрприз!

Теперь я хочу рассказать о трехдневной охотничьей экскурсии, которую я предпринял на рождество 1872 года. В обществе охотников за павианами я отправился в горы, находящиеся в западной части Оранжевого Свободного государства, неподалеку от алмазных разработок.