— Максим… а скажи… вот я читала... в общем, вроде есть какие-то специальные гели... — поборов смущение, спросила я. Ну раз он так запросто об этом говорит, наверное, и мне можно?
— Есть. Решила найти себе итальянского жеребца? — оскалился Макс. — Не стоит! На первый раз найдем тебе менее темпераментного!
— Дурак! — обиделась я на него окончательно и во время посадки треснула по лбу, когда опять полез целоваться, чтобы я не нервничала.
Не успев войти в дом, мы уже слышали эмоциональную речь на итальянском. Конечно, я ни слова не поняла кроме того, что бабушка Симона ругает какого-то Мартино. Бабушку Макса я узнала сразу, и не только по возрасту женщина была подходящая, а потому, что у Макса были ее глаза. Зелено-карие и с такими же длинными черными ресницами, хоть уже и поредевшими, но также выразительно подчеркивавшими зачаровывающий взгляд.
— Массимо! Катрин! Pensati! Дожила до этого дня!
Симона оказалась очень бойкой, темпераментной женщиной, умудрившейся короткую фразу украсить большим количеством жестов. Да, Макс не приврал. Действительно очень эмоциональный народ в Италии, и жестикуляции — неизменный элемент общения.
— Катрин, девочка моя, ты можешь себе такое представить? Мартино еще не успел приготовить вам обед! Но кофе уже готов!
Я залюбовалась красивым парнем в белой футболке, обтягивающей крупные мышцы. Красивый итальянский мачо. Он так ловко и с невероятной скоростью крутил в руках большую лепешку из теста, подбрасывая ее в воздух, перекидывая с одной руки на другую и вращая по разным траекториям. И, раскрутив на одном пальце, виртуозно приземлил ее на стол, эффектно рассыпая на нем ингредиенты начинки.
Наслаждаться шоу помешал Медвежаец, буквально прилепив меня к себе намертво, лапой сжав меня за талию до хруста позвоночника. Спасла меня от переломов Симона, принявшись обнимать и расцеловывать нас, попутно говоря что-то Максу на итальянском.
— Мартино готовит лучшую пиццу в Италии! Но слишком долго спит! Массимо, ты говорил вам разные комнаты подготовить. Ты свою займи тогда, а Катрин я провожу в гостевую.
— Катя будет жить в моей, — жестко отрезал Макс и, схватив меня за руку, потащил на второй этаж.
— Как это в твоей? Мы так не договаривались!
— Не дергайся. Я буду жить в гостевой, — раздраженно ответил Максим, да что происходит-то?
— Почему?
— Я так хочу.
— М-м-м, действительно, неоспоримый аргумент.
Комната Макса была просторной, в спокойной цветовой палитре. Для него важно тактильное восприятие, возможно, больше визуального. Это было понятно по подобранному текстилю и отсутствию пластика или металла. Только дерево, ткань, шелковая штукатурка на стенах. Все, от чего получаешь наслаждение, прикасаясь. И, наверное, поэтому он морщился, когда дотрагивался до моей холодной кожи. Скорее всего, не выносит плохих тактильных ощущений, и вся одежда у него из приятных телу материалов.
— Нравится? — тихо спросил Макс, наблюдавший за мной.
— Да. Очень. Это все, — обвела в воздухе круг, кажется, уже заразилась добавлять жесты к речи, — твой выбор, я угадала?
— Мой. Располагайся, зайду за тобой через час.
— Мне нельзя без тебя выходить из комнаты? — удивилась я такому порядку.
— С моим двоюродным братцем пообщаться? — зло спросил Макс, да что с ним происходит, как будто озверина выпил.
— Ну, если он говорит по-русски. И с бабушкой. Мы же за этим сюда приехали?
Максим нахмурился и молча ушел. Я не решилась его ослушаться и сидела в комнате до его возвращения. Успев заглянуть во все шкафы и ящик выдвижного стола. Но ничего интересного не нашла, кроме фотографии Макса с той самой девушкой, которую я видела в первую с ним встречу на Арбате. Они целовались на фоне Колизея, сделав фотографию с помощью селфи-палки. Я больше ее не видела с Максом, но это не значит, что они не встречаются. Почему, интересно, он не стал просить ее быть его девушкой? Я убрала фото обратно в ящик, потому что смотреть на них было выше моих сил. Глупость какая, он же не мой, а я ревную и не могу избавиться от мыслей, что он так же, как меня в самолете, целует других.
— Катя, это все тебе пригодится тут.
Максим завалился без стука с кучей пакетов, в которых оказалась одежда для меня. И даже купальник.
— Мы пойдем на море? — обрадовалась я, чуть ли не подпрыгивая от счастья.
— Да, после обеда.
— Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я никогда не была на море! — я бросилась на шею ошалевшему от моих визгов Максиму. И неожиданно для самой себя сама его поцеловала. Макс застыл как статуя, но спустя мгновение подхватил и усадил меня на стол, набросившись с поцелуями, грубо и жестко сминая губы, как оголодавший зверь. Медвежаец, одним словом. Головокружительная эйфория в считанные секунды накрыла лавиной от наших нетерпеливых губ и жаркого дыхания. И я уже пропала где-то в невесомости, целуя его губы с виноградным вкусом. Лапы Медвежайца, гладившие спину и прижимавшие меня к горячей груди, опустились на бедра и поползли под платье, заставив меня замереть в ожидании спазма и заглянуть в его глаза.