По метеоусловиям Таймыра

– Пошла, – услышал он тихий голос Тихонова и в следующее мгновение увидел, как линия, проведённая графитной смазкой на трубе, медленно, миллиметрами, поползла вверх, вытаскивая трёхкилометровую колонну, и уже грохотала лестница под Лёшиными сапогами, стоял с крюком наготове Анатолий, и Петухов натягивал верхонки, примеряясь, как ловчее зацепить ключ, развернуть муфту. Свеча пошла в дальний угол, щёлкнул замок элеватора, и Коробов закинул ручку тормоза до предела вверх. Элеватор со свистом полетел вниз, Петухов поймал его, почти на лету застегнул на новой свече, и Коробов подумал, что не мешало бы этого мужика взять к себе в вахту, потом вспомнил, что это мастер, и расхохотался.

– Ты что?! – подскочив, закричал Петухов. – Тяни, Федя, тяни, друг!

Одна за другой, позванивая, вставали в магазин свечи, мутными струйками стекала по ним промывочная жидкость, и всё больше начинал верить Коробов, что удалось вырваться. Но только подняв инструмент в техническую колонну, спрятав его за металлическими стенами, он сбавил темп, жалея Лёшу, давно уже мокрого от пота. И Петухов скинул верхонки, махнул рукой – перекур, стёр пот грязным рукавом своей недавно чистой штормовки, показал в дизельную – глуши.

И, запрокинув голову, крикнул Лёше:

– Эй, чёрт верховой, слазь, отдохни!

Коробов прислонился к горячему кожуху лебёдки, вдыхая гарь тормозов, разогретого железа, и тут только заметил, что на буровой тесно от людей.

Поодаль, забыв о варившемся обеде, стояла Татьяна Львовна.

– Ничего мы её, – сказал он, ни к кому не обращаясь, но его услышали, заулыбались.

Вытащили папиросы, пачка пошла по рукам. Дружно задымили. Даже некурящий студент, неловко зажимая папиросу, втягивал горький дым.

– Устин, вставай на моё место, помоги подъём сделать, – после паузы сказал Петухов. – Ваша смена будет цементировать. Поднимем, зацементируем – и баста, отсыпайтесь, а завтра новая заездка забуриваться будет.

– Ты их не расхолаживай, – остановил его главный инженер. – Ещё посмотрим, как цементирование пройдёт.

– Ничего, у меня мужики что надо, – сказал Петухов. – Пойдёмте вертолёт вызывать…

7 сентября. День

Цементирование прошло без осложнений. После обеда цементаторы уже выруливали на дорогу, а мужики сидели за большим столом возле вагончиков, отдыхали после позднего обеда. Дымили папиросами, лениво переговариваясь. Солнце перед долгой зимой припекало почти по-летнему, и Женька первым скинул рубаху, подставил солнечным лучам загорелую спину, поёжился:

– Ловите, братцы, зима длинная…

Разделся Анатолий, потом Правдоискатель. Подумав, решил погреться на солнышке и Коробов. Скоро забелели за столом непрогревшиеся за короткое сибирское лето мужские спины, наслаждаясь коротким теплом и таким же коротким неожиданным отдыхом.

Но долго так не усидели, не привыкли.

– Толя, сходи за фотоаппаратом, – вдруг попросил Лёша. – На память нас всех запечатли…

– Тогда надо одеться, а то что это за предбанник, – сказал Коробов.

– Фёдор Васильевич прав, память ведь, на всю жизнь.

Все зашевелились, оделись, по рукам пошла расчёска, и скоро мужики сидели чинно, положив на стол тяжёлые, почерневшие, оббитые руки…

После фотографирования вспомнили, как Коробов цепенел за рычагом лебёдки, когда тянул инструмент, потом помянули Ляхова, который поступил, прямо сказать, не по-мужски. Забеспокоились, что не фотографировался Устин, но кто-то вспомнил, что видел, как тот заходил в женский вагончик.

– Не зови, может, не вовремя, дело семейное, серьёзное, – остановил Коробов собравшегося сбегать за ним студента.

Цыганок пошёл к вагончикам.

Вышел с мелкашкой.

– Далеко?

– Пройдусь, может, рябчиков принесу, – ответил Цыганок. – Желающих со мной нет?

Желающих не нашлось.

Мужики ещё посидели, покурили, разошлись по вагончикам добирать недоспанное.

Сначала Цыганок шёл споро, потом шаги замедлил, взял винтовку в руку, осторожно, прислушиваясь, перешагивал сухие сучья и нерастаявший в тени хрусткий ледок. Скоро он поднял семейство рябчиков, долго выслеживал, истратил несколько патронов, но так и не попал. Разуверившись в свой меткости и везучести, потерял интерес к охоте. Закинул винтовку за плечо и пошёл по тайге не спеша, наслаждаясь холодящим чистым воздухом, потерявшим уже летние душные запахи и вобравшим другие, менее назойливые – уходящего лета и подступающей зимы. Возвращаться не хотелось. Он любил тайгу и от одиночества не страдал.