По метеоусловиям Таймыра

– Действительно, – поддержал Ладов. – Я ведь даже не знал, что ты балалаечник.

– Соловья баснями не кормят, какая тут музыка. – Солонецкий наклонился над тарелкой. – Запашище… Всё, садимся сибаритствовать. – Глянул на Ладова. – Хорошо бы по рюмочке.

Тот покачал головой.

– Но в связи с новыми веяниями, обойдёмся…

Проголодавшиеся Солонецкий с Ладовым ели не деликатничая, Туров и Костюков явно голодными не были.

Костюков отложил обглоданную косточку, повернулся к Ладову.

– Понравилось вам у нас, Александр Иванович?

– Вы как сговорились… Начальнику строительства не терпится меня проводить, вам тоже? – прищурился Ладов.

– Мне?.. Нет, – возразил Костюков.

– А ты, Илья Герасимович, воспользуйся случаем, – посоветовал Солонецкий. – Пожалуйся на начальство, на отсутствие фондов, не мне тебя учить…

– Пожаловался бы, да настроение не хочется гостю портить.

– Почему же?.. Вкусная еда располагает к дипломатическим беседам. После такого ужина настроение трудно испортить. – сказал Ладов.

– Извините, – поднялся Туров, – внуки без меня спать не ложатся, а я дед дисциплинированный. Обещал быстро вернуться, надо слово держать.

– Полине кланяйся, как-нибудь заскочу, – произнёс Солонецкий.

– Хорошей вам беседы.

Солонецкий вышел в прихожую вместе с ним. Вернувшись, констатировал:

– Самые стойкие остались… Надо было всё-таки по рюмочке…

– Давай, Юра, сыграй нам… – не поддержал его Ладов. – А то что скажу, балалайку видел, а игры не слышал?

– Пальцы… гнуться не хотят. – уклончиво произнёс Солонецкий. Повернулся к Костюкову: – Илья Герасимович, ты про анонимку знаешь? – спросил лениво, словно о ничего не значащем пустяке.

– Весь посёлок знает.

– Давно?

– Да как сказать… А это важно?

– Надо же мне знать собственного биографа… Хотя бы и самозванного…

– Уж не меня ли подозреваете? – Костюков улыбнулся уголками губ.

– Нашли тему, – вмешался Ладов. – Илья Герасимович не из тех, кто прячется. Подписал бы.

Костюков промолчал.

– Не обижайся, Герасимович. – Солонецкий зевнул. – Это я оттого желчен, что не выспался.

Костюков взглянул на часы, встал.

– Действительно, и мне пора… Спасибо за ужин. Жаль, балалайка не пригодилась. За вами должок, Юрий Иванович, сольный концерт.

Солонецкий вяло кивнул.

– Илья Герасимович, меня подождите, – остановил Костюкова Ладов. – Нам по пути.

Солонецкий молча смотрел, как гости одеваются, ощущая неожиданно накатившуюся привычную боль.

– А охота получилась, – сказал Ладов на пороге. – Будет что рассказать. – И задержавшись, негромко добавил: – Не остаться бы тебе совсем одному, если только… – Хотел сказать: «Если не законсервируют стройку», но вовремя остановился. – Если только не поймут тебя.

– До завтра. – Солонецкий протянул руку. – Провожать не буду, сил нет.

Оставшись один, устало опустился в кресло, закрыл глаза.

Подумал, что напрасно, наверное, всё это затеял, показав Ладову непростые отношения со своими заместителями. И всё-таки в глубине души он верил, что тот поможет ему найти анонимного автора.

Только вот зачем это ему нужно?

Солонецкий вздохнул. И сам себе ответил:

– Чтобы не опасаться предательства.

Глава 5

«Стой! – Кузьмин бежал за ним в больших пушистых унтах, проваливаясь в снегу, и Солонецкому казалось, что расстояние между ними сокращается. Он размашистее заскользил на лыжах, вместо палок ещё крепче обхватив портфель. – Стой, сволочь!..»

Обернувшись, Солонецкий отметил, что Кузьмину велика для его маленького узкогрудого тела шуба. Сделав по инерции ещё несколько шагов, он остановился и крикнул Кузьмину, медленно выдыхая слова, падающие тут же под ноги звонкими льдинками: «Ну что? Тяжела шапка Мономаха?»

«Я тебя застрелю», – произнёс Кузьмин, и Солонецкий увидел в его руках карабин.

Он прикинул расстояние до края плато, оглядел равнодушные Путораны, сплюнул.

«Зачем?» – спросил он, не в силах понять, зачем Кузьмину нужно его убивать.

«Зачем? – В голосе Кузьмина он услышал то же недоумение. – Всё равно…»

В следующее мгновение Солонецкий уже летел вниз по склону к извилистой, вымороженной до дна речке. Кузьмин бесследно исчез, но Солонецкий вдруг почувствовал, что в руках у него ничего нет. Как только понял это, увидел лицо Кузьмина с белыми пятнами обмороженных щёк и красными воспалёнными глазами. Тот что-то сказал и провёл шершавой рукавицей по его лицу…

Солонецкий проснулся.

Он лежал, уткнувшись в подушку лицом, и острые пёрышки кололи щёку. Сукин сын, подумал он, не открывая глаза и до конца не сбросив сонную одурь, всё ещё помня взгляд Кузьмина, наполненный усталостью и ненавистью.

Застрелил бы, пришёл к выводу Солонецкий и почувствовал облегчение, словно решил трудную задачу.

Только зачем?

Пошарил рукой по тумбочке, поднёс к глазам будильник. Пора. Выходит, разбудил Кузьмин его в самый раз.

…За ночь осень сменилась зимой – столбик ртути в термометре на стене дома упал до цифры двадцать и последние лужи промёрзли до дна. Солонецкий прибавил шаг, чувствуя, как холод забирается под пальто.