По наследству

Михалыч часто менял работу, и всегда ему подворачивалось место с подогревом. Спасая небольшой машинный парк аптекоуправления, он расплачивался с Анатолием трехлитровыми банками спиртовой настойки боярышника. В такую же посуду наливались сливки на молзаводе, чтобы исправно работали молоковозы. Когда Михалыч стал директором банно-прачечного комплекса, в ход пошли мешки стирального порошка. Это было так своевременно в пору талонов даже на моющие средства.

Его интересы стали распространяться постепенно и на детей Анатолия. Положительные и непьющие они внушали ему доверие. Гоше и его компаньонам он сдал в аренду комнату в пункте приема белья в прачечную, почти в самом центре города, под магазин мотозапчастей. Саше Михалыч подвозил литровые флаконы шампуня и косметические кремы, брал сразу наличными, а потом это добро Саша, испытывая стыд и душевные разногласия, продавала дороже, причем, ей еще нужно было найти покупателей, и для этого с сумкой побегать не один километр.

Страсти к торговле у Саши не было, ей всегда казалось, что она лишена призвания торговать. Но в пятом классе ей удалось уговорить бабу Нюсю вынести на местный вокзальный базар квашеную капусту. Из каких-то взрослых разговоров Саша узнала, что с осени было мало капусты, и многие не запаслись ею на зиму. И что теперь у кого есть капуста, продают ее чайными блюдцами.

– Ба, пойдем и мы продадим, у нас же много капусты, – Анатолий, тогда еще шофер, привозил в больших количествах дары полей и бахчей из казачьих станиц, куда делал рейсы на своем пазике, и где его знала каждая собака.

У Нюси от предложения приставучей внучки глаза блеснули тем озорным светом далекой поры, когда она, как говорят, не слазила с базара и знала кое-какие запрещенные приемы, например, изготовить томат из квашеных помидоров и еще разбавить его водой. Или «под шумок» на пару с мужем украсть у колхозников поросенка.

– Ну шо, Валька? – спрашивала Нюся у Сашиной матери, – можэ и правда понэсты капусту. У нас богато, до новой хватэ.

– Смотрите сами. Хочется померзнуть, так идите.

Торгаши отправились, и Саша как бы вошла в коридор здания, именуемого Торговля.

Коридор ей показался неуютным и остальные комнаты уже не привлекали ее. Пришлось с утра до самого обеда простоять на морозе и, пряча заискивость, смотреть на каждого проходящего, как на предполагаемого покупателя. Покупатели, конечно, были, даже учительница начальных классов ее школы, и Саша, пританцовывая от холода, спряталась за спину бабушки.

Спустя три года Саша уже вошла в переднюю не полюбившегося здания, чтобы помочь ближнему – Гоше. Он был одержим накоплением денег на покупку мопеда, и для этого выращивал кроликов на продажу. Анатолий воскресным утром отвозил детей с сумками, в которых дрожали кролики, на центральный рынок.

Уверенный, что ничегошеньки с Гошей и Сашей не случится, он возвращался домой. Дети сразу становились объектом наметанных глаз спекулянтов. Несколько дедов с подловатыми лицами вились возле Саши и Гоши и напоминали вражью психическую атаку.

– Да отдай ты им, они больше не дадут, – просила сломленная Саша.

– Нет! Сказал – нет, и не уговаривай. Они спеки, им быстрее убить и продать мясо, а потом шкурку.

– Так все, кто покупает, для этого и берут.

– Не все. Есть покупают на завод. Я таким лучше продам.

– Ты что, на лбу прочтешь, для чего берут?

– Молчи, дура! Сам знаю.

– Сам! Сам! Придумал растить таких хороших зверьков на погибель. Помешался со своим мопедом.

Дуясь друг на друга, они возвращались домой на трамвае, часто везя своих Великанов и Шиншилл обратно в клетки.

Уже двадцатилетняя Саша, как-то попав на городской рынок, чтобы купить пару дорогих моченых яблок, услышала:

– Купите морковочку! Ее везде надо, и в борщ, и в салат, и так поесть. Всего 20 копеек. Любую выбирайте, – как заговор, с распевом проговаривала старушенция.

– Это что, одна морковка 20 копеек?

– Да, милая. Новая еще не наросла, а морковочка везде нужна, выбирай, моя хорошая.

– Мне не надо.

Старушка поджала губы.

Прогулка между рыночными рядами выглядела аристократически – ходит эдакая модница с вызывающей прической, которую интересуют моченые яблоки по четыре рубля – эх, беспечность! Однако, Торговля, сама того не подозревая, открыла свой секрет:

– Ма, представляешь, морковка на рынке 20 копеек штука!

– Перед новой старая всегда дорожает, да и все вообще – возьми те же яблоки, на Новый год они полтора – два рубля, а сейчас – четыре пятьдесят, и вкуса никакого.

– Знаешь, как они пахнут! Слушай, ма, давай осенью накупим моркови по десять копеек за килограмм…

– Ну, и дальше что?

– Как что? Весной начнем продавать по двадцать копеек за штуку.

– Брось глупости говорить.

– Ничего не глупости.

– Где хранить? В нашем погребе она не долежит до весны, и места мало, то у людей хорошие подвалы. Потом, кто будет сидеть днями на базаре? Я не буду, ты тоже.