По-настоящему

Прости, дружок, я совсем тебя забросила. Всё дело в том, что меня почти на неделю уложил в постель самый что ни на есть банальный грипп. Утром в день конференции у меня поднялась температура. Я почувствовала, что вся горю, и на всякий случай вооружилась градусником. Тридцать восемь и пять. Я испугалась, но маме ничего не сказала. Просто выпила таблетку аспирина и помчалась на конференцию. Впрочем, аспирин почти не помог. Мне становилось всё хуже, и доклад я прочитала с большим трудом. Смешно вспомнить: чтобы не упасть, я держалась за кафедру. Зато волнения почти не ощущалось. Немного странными показались вопросы – все преподаватели интересовались, читала ли я пятитомную «Историю Сибири». «Да, да, – ответила я. – Но, к сожалению, Ермаку в ней посвящено чуть меньше страницы». «Почему же вы не отразили это в списке литературы?» – осведомился кто-то. «Как не отразила? «История Сибири» в пяти томах числится там под номером 14!» – воскликнула я. Удивительно, что больше вопросов со стороны профессоров не было. Дальше спрашивали только сами ученики, и отвечать было легко и приятно. Правда, голова болела. Я плохо помню выступления других участников. Только одного мальчика – у него было очень оригинальное приспособление в виде рамы, из которой он попеременно вытягивал листы с портретами разных политических деятелей. Именно он и занял первое место. Я – третье. Впрочем, это уже не важно.

После конференции мне стало совсем плохо. Каким образом я оказалась дома, сказать с уверенностью не могу. Кажется, ехала на маршрутке. Следующие два дня из моей памяти стёрлись полностью. Знаю только, что градусник показывал одну и ту же цифру – сорок. Мама и папа чуть с ума не сошли.

Говорят, я даже бредила. И всё твердила что-то о Маше, о Димке, о Чечне… Когда Стёпа пришёл меня навестить, я приняла его за Диму и стала умолять, чтобы он поскорее вернулся домой. Честно, я ничего не помню.

Сейчас я чувствую себя почти прекрасно. Правда, в школу меня пока не пускают. Немного занимаюсь. Читаю. Принимаю посетителей: Стёпа приходит каждый день, Ната и Оля тоже…

О Стёпе разговор особый. Честно говоря, мне стыдно, что он видел меня такой: я бредила, бормотала что-то бессвязное… Но, что всего удивительнее, именно после этого наши отношения стали другими. В них теперь больше нежности, больше тепла, больше ещё каких-то неуловимых ощущений. Он навещает меня каждый день. Приносит шоколад, кассеты, книги – всё что угодно, лишь бы я не скучала. Книги особенно подкупают – должна сказать, у Стёпы отменный вкус. С его лёгкой руки я читаю Миллера и Вампилова. Меня поразило, что он любит драматургию. Чего-чего, а этого я никак не ожидала…

Но главное – вовсе не в книгах и конфетах. Просто как-то странно совпало, что Стёпа оказывался рядом во все самые ужасные моменты моей жизни. Когда погибла Маша, когда Димка уехал в Чечню, когда я валялась в бреду двое суток… Стёпа был рядом и абсолютно ничего не требовал взамен. Неужели такое и правда бывает?

А ещё я очень много пишу. И перечитываю все свои записи в дневнике – с самого начала. Мне кажется, что даже по тому, КАК я пишу, видно, что я меняюсь. С первого сентября, когда я завела дневник, прошло всего полгода, а как много всего случилось за это время…

2 февраля 2000 года

До Димкиного приезда осталось две недели!!! Всего две? Целых две? Он возвращается 19-го. Только бы всё было хорошо…

А я вернулась в школу. И, знаешь, дневничок, такое странное ощущение, как будто за те две недели, что я болела, всё изменилось. Или все изменились. Я чувствую, что мы со Стёпой стали намного ближе, чем были, как будто между нами появилась какая-то новая невидимая ниточка, прочно связавшая нас. И от этого мне иногда становится как-то не по себе. Всё-таки ещё ни одного парня я не подпускала к себе так близко…