Читаем По следам Адама полностью

С течением времени оппозиция ученых добилась своей цели — мой научный эксперимент стал восприниматься просто как спортивное достижение. Я же выглядел авантюристом, неучем, нагло вторгшимся в святая святых. Парадоксальным образом я, с моим только недавно изжитым ужасом перед водой, приобрел репутацию отчаянного мореплавателя, в то время как наше великолепное судно, словно на ковре-самолете доставившее нас в Полинезию, считалось не более чем грудой связанных веревками бревен. Порой я не знал, плакать мне или смеяться — меня, до экспедиции не знавшего, что такое парус, наперебой звали в различные яхт-клубы и на коктейли с адмиралами, а ученые всего мира не пускали на порог.

Пока я в одиночку защищал свое доброе имя и свою теорию, в Нью-Йорке открылся 29 Международный конгресс американистов. По такому случаю в Американском музее естественной истории была развернута выставка. Называлась она — «Через Тихий океан». Название давало повод предположить, что путешествие на «Кон-Тики» могло оказаться в центре внимания конгресса. По возвращении в Копенгаген известный датский антрополог, профессор Биркет-Смит, дал интервью. Его ответ на вопрос, как специалисты оценивают результаты моей экспедиции, удостоился быть вынесенным в заголовок:

«ЭКСПЕДИЦИЮ НА „КОН-ТИКИ“ СЛЕДУЕТ ЗАМАЛЧИВАТЬ, ПОКА О НЕЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО НЕ ЗАБУДУТ».

Вскоре после этого другая бомба разорвалась на противоположном конце Скандинавии. Финский антрополог профессор Рафаэль Карстен не выдержал и нарушил обет молчания, к которому призывал его датский коллега. Статья в крупнейшей ежедневной газете, выходящей в Хельсинки, называлась «МОШЕННИЧЕСТВО ПОД НАЗВАНИЕМ „КОН-ТИКИ“».

Редакция представила профессора Карстена как всемирно известного специалиста. Я действительно слышал его имя: оно упоминалось в связи с запланированной экспедицией по Амазонке. Задолго до того, как мы подняли парус на «Кон-Тики», профессор предрекал, что одно лишь чудо поможет нам избежать верной гибели. Он и теперь не отказывался от своих слов и добавил только следующее — поскольку в наше время чудеса случаются редко, все наше путешествие с начала до конца было просто мошенничеством! Плот, очевидно, был сконструирован таким образом, что, даже перевернувшись, мог донести экипаж до цели. Закончил же он утверждением, что если хотя бы половина того, что я написал в своей книге, окажется правдой, это просто невероятно.

Теперь уж члены команды «Кон-Тики» не могли молча проглотить оскорбление, но прежде чем мы успели достойно ответить, события вышли из-под контроля. «РАЗОБЛАЧЕНО ЖУЛЬНИЧЕСТВО С „КОН-ТИКИ“», — кричал заголовок другой финской газеты. «СЕНСАЦИЯ В НАУЧНОМ МИРЕ: ЗНАМЕНИТЫЙ ФИНСКИЙ УЧЕНЫЙ ОБЪЯВИЛ ПУТЕШЕСТВИЕ НА „КОН-ТИКИ“ МОШЕННИЧЕСТВОМ», — вторила ей шведская пресса. «БЫЛ ЛИ „КОН-ТИКИ“ ПРОСТО РЕКЛАМНЫМ ТРЮКОМ?» — вопрошала датская газета. И с моей родины тоже эхом донеслось: «МОШЕННИЧЕСТВО, МОШЕННИЧЕСТВО!»

В день, когда вышло интервью профессора Карстена, я находился в Стокгольме на презентации любительского фильма о путешествии на «Кон-Тики». Когда я понял, в каком направлении пошла газетная дискуссия, я почувствовал, как почва уходит у меня из-под ног. Что подумает моя мама? Она не верила в Бога, но для нее не было ничего превыше правды. Всего один раз я видел ее плачущей — когда я, еще мальчишкой, провел день, катаясь на велосипеде по автомобильному шоссе, а ей соврал, будто играл в саду у соседа.

Мне казалось, будто целая армия невидимых врагов напала на меня из-за угла и нанесла мне смертельную рану. Уж лучше бы я действительно утонул, как предрекали мои оппоненты, чем дожить до такого позора! В тот момент я не слишком верил в божественную справедливость, да и само существование Бога казалось мне под вопросом. Но ведь было и другое! Мы налетели на риф в Полинезии, и волны вцепились в меня мертвой хваткой. Казалось, сам океан со всей своей силой хотел оторвать меня от каната, за который я держался из последних сил. В тот момент у меня было такое ощущение, что я бросил короткий взгляд по ту сторону жизни и смерти и увидел там нечто помимо темноты и бесконечности. Я поклялся тогда, что если нам всем суждено выжить среди гигантских волн, я никогда не забуду свое видение. Я вспоминал данную клятву, когда я выбрался на песок атолла Рароиа и с бесконечной благодарностью убедился, что никто из моей команды не погиб. Я опустился на колени и набрал полные горсти горячего сухого песка. Откуда пришла ко мне та удивительная, сверхъестественная сила, о которой я молил на краю гибели? Мы лежали на песке, изможденные духовно и физически, и над нами в синем небе парили белые птицы, словно голуби — посланцы небес из христианских легенд. Но та помощь, тот удивительный прилив сил, который я ощутил в бушующем океане, пришел не извне. Мы нашли его в себе. Возможно, помимо Рая с большой буквы, о котором говорится в Библии и в Коране, существует еще другой рай? И этот рай, невидимый для глаз, находится внутри каждого человека?

Перейти на страницу:

Все книги серии Мой 20 век

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное