По следу Каина

– Считались… – наконец разлепил арестант губы, – да в камере сдружились. В одну дудку стали петь. И Леонтий про Митрофана ни слова, будто и не ссорились.

– Так ты сам кругом виноват. Вдумайся. Психология! Сидел же в тюрьмах! Беда всегда объединяет. Тебе ль не знать!

– Теперь на том свете поворкуют, голубки.

– А завтра ты за ними! От пуль своих же. Вот в чём пакость! А какой славой наградишь ты ЧК? Ты же грязью навек вымажешь!

– Разберутся. Зря ты меня хоронишь, Сергей Миронович.

– Надеешься на Ревтрибунал?

– Наш же? Революционный! Это не Секелов преподобный, не Колесникова – баба сварливая, не Минька Аристов, до которого у меня давно руки чесались, но хитрым оказался бывший подъесаул, опередил меня.

– Зря ты так о них, Жора, люди они среди местных авторитетные. И не забывай, какие посты занимают. Коновалова городским комитетом большевиков верховодит, Аристов – гвардией преданных ему бойцов, а Секелов, хоть и глава горсовета, но тебе он ещё и главный судья! Он и есть председатель особой комиссии, которая проверку всех твоих действий проводила, и докладывать завтра он будет на общегородской конференции результаты.

– И чего ж они решили? Тебе-то, конечно, известно?

– Решение их единогласное. Признали они тебя виновным во всех делах. Считают, не справедлив был и творил жестокость. И будут требовать твоего расстрела. Вот поэтому я и пришёл к тебе. Может, больше и не увидимся.

– Всё так безнадёжно, Мироныч? Ты же меня знаешь! Не ради собственной корысти я. Враги вокруг. Не мы их, они нас.

– Моя позиция тебе известна, я когда тебя из Пятигорска звал, наслышан был о твоей беспощадной линии к врагам революции, о подвигах твоих знаю, поэтому и брал с собой сюда, но сейчас ситуация не в нашу пользу и возражать им опасно. Они же и меня врагом объявят, как чуть ни случилось в тот раз, с тем Илиодором. Ты перегнул палку, да и ошибок наделал, Георгий. Таких, что не поправить.

Киров помолчал, собираясь с мыслями, на товарища взглянул, того будто лихорадило слегка, хотя он и сдерживался, стиснув зубы.

– Один выход для себя вижу – не противоречить им сейчас.

Арестант дёрнулся и глазами сверкнул.

– А ты как думал, Георгий? – удержал его в своих руках Киров, как тот ни сторонился от него в обиде. – Не буди лиха, а то не ровен час, растерзают и тебя, и меня. Возмущена толпа, попы верующих подняли, те за своего Митрофана готовы не то, чтобы нас с тобой, Кремль снести!.. То, что мы повязаны, они хорошо понимают. Поэтому Аристов грозится тебя из-под стражи не выпускать, пока Секелов решения своего не объявит. А решение одно будет – виноват ты во всём.

Арестант после этих слов только голову вскинул так, что борода вверх задралась и хлестнула Кирова.

– Но за мной Ленин, Дзержинский, – продолжал Киров, – они это хорошо понимают. Я им не по зубам. А вот ты – продукт отработанный. Поэтому выход для себя вижу один – так как ты лицо особого партийного уровня, подчинён ВЧК и Москве, судить тебя может только особый суд, тот, что в столице. И следствие для этого потребуется особое, не местное. Они, хоть и собрали на тебя бумаги опасные, но у Секелова мы их возьмём и передадим Феликсу. Приказ я сам уже отписал, отстранил тебя от должности, но в Москве, надеюсь, разберутся. Решение будет принимать не кто-нибудь, а ЦК большевиков, а понадобится, обещаю, сам дойду до Ильича.

– Значит, здесь бессилен? – арестант повесил голову.

– Не взыщи. Ты всех против себя восстановил. Ещё в июне на том пленуме городском, когда выступил вгорячах, не обдумав, со мной не посоветовавшись, с сообщением о заговоре, ни с того ни с сего ошарашил всех, что чуть ни сотню заговорщиков расстрелял, попа главным бандитом объявил, да ещё отравителем. Кого ты в Борджиа зачислил?..

Киров пытался поймать глаза арестанта, но тот ниже гнул голову.

– Многим ведь было уже известно, даже Аристову, что ты принимал делегацию просителей, пообещал им освободить архиерея, дело лишь за бумагой стало?.. Вот твоя главная ошибка! Не годится поп в отравители, и у нас не Италия! Из поганца того, юнкера недобитого, Нирода, получился бы злодейский отравитель, он же с фронта с собой цианистый калий таскал, боялся мучений, если ранят; так с тех пор привычку и сохранил… А ты за попа уцепился! За что ты его так невзлюбил? И следователи твои мне докладывали, что против архиерея ни один арестованный нужных показаний не дал. Неужели за просто так?.. Что рясу носит и другому идолу молится?.. Или как того пьянчужку?

– Что? – словно очнулся Атарбеков.

– Забыл? А я помню, – Киров сначала подмигнул хитровато, но тут же посуровел, застеклил глаза. – А я запомнил. И знаешь почему?..

Атарбеков, недоумевая, покачал головой.

– Потому что я просил тебя его не наказывать. А ты мою бумагу с прошением перечеркнул своей визой «расстрелять».

– Так тот пьянчужка на тебя с кулаками кинулся!

– Занесло тебя высоко, Жора…

– Если б не патруль, неизвестно чем бы кончилось.

– С ним ты поспешил. – Киров широко усмехнулся. – Я ему морду тоже набил. Я же из рабочих, Георгий, институтов не кончал, а кулак мой сам видел.

– А если бы…