Читаем По следу Каина полностью

– Истерика! – обернулся Федонин к Донскову. – Юрий Михайлович, займись ею! Что вы все стоите?

Капитану удалось оторвать женщину от Федонина, он попытался поднять её на ноги и повести с кухни в большую комнату, но та упёрлась, тыча рукой под стол.

– Тайник там? – догадался Федонин.

Женщина уронила голову на грудь и без чувств повисла на руках Донскова.

– Семёнов! – заорал капитан, но Фоменко уже, убрав лампу, двигал стол в угол, кто-то сорвал дряхлый коврик, под ним открылся изящный лючок с металлическим кольцом.

– Я сам! – бросился Донсков к люку. – Дзикановского надо взять живым!

Из открытого подземелья дохнуло дымом. Донсков соскочил вниз и исчез.

Глава III

Помещение было низким, вагонообразным, с углами, тонувшими в дыму и темноте, завалено мебельной и прочей рухлядью, которая теперь именуется не иначе как благородным антиквариатом и даже раритетом. Во множестве поблёскивали древней позолотой рамки картин, всяческие церковные принадлежности, иконы, но всё это было безобразно свалено в кучи, покрыто пылью и паутиной. Дым, к моему удивлению, скоро рассеялся почти совсем, уже не мешал дыханию и глазам, от распахнутого нами люка усилилась имевшаяся, наверное, естественная вентиляция тайных ходов, подобных обнаруженному нами на улице. А сколько их ещё здесь было?..

Бросался в глаза электрический светильник, выхватывающий из мрака главную часть подполья. В глубине помещения он возвышался на круглом одноногом ажурном столике, почти приставленном к ветхому кожаному дивану барского вида, на котором сидел или полулежал, привалившись к спинке, человек в тёмном плаще. Широкополая шляпа закрывала лицо, воротник плаща поднят, человек не двигался, не подавал никаких признаков жизни.

В подполье с Донсковым мы оказались первыми, но дождались и пропустили вперёд Федонина, который пыхтя, преодолел крутые попискивающие под ним ступеньки, твёрдо встал на обе ноги и по-хозяйски грузно прошествовал мимо нас прямиком к свету. Его рост позволял не пригибать головы. Подойдя к дивану, он кашлянул, но человек не пошевелился. Донсков спрятал пистолет в кобуру, сунувшемуся было в люк с автоматом Фоменко сердито крикнул:

– Дежурь там! Глаз с неё не спускать!

Мы окружили столик.

Светильник был выполнен в виде вздыбившегося бронзового толстозадого жеребца, на котором едва удерживался французский император в знаменитой своей треуголке со шпагой в руке и с развевающимся знаменем за спиной. Оно и испускало свет достаточно яркий, чтобы различить груду пепла на металлическом подносе, занимавшем остальную часть стола. Это уничтоженное огнём содержимое и выделяло сейчас едкий зловонный запах, а недавно и дым, так как других следов сгоревшего не обнаружилось. Федонин потянулся к шляпе, но человек будто того и ждал и пальцем руки, одетой в тонкую перчатку, приподнял её так, чтобы нас видеть.

– Что ж ты сжёг, любезный Викентий Игнатьевич, нас не дожидаясь? – с интересом, но бесцеремонно и строго спросил Федонин и кончиком ногтя пошевелил пепел; груда покачнулась и начала разрушаться, падая хлопьями на пол.

– Вот Бог и дал, свиделись, Павел Никифорович. А я уж не надеялся, – прозвучал из-под шляпы хриплый голос, лицо так и не появилось. – Примите моё нижайшее.

– Килограмма два, не меньше спалил, – упрекнул, словно давнего знакомого старший следователь. – Чего жёг-то? Не одна тут бумага. Похоже, и фотографии огню предал? Вонь какая!

Играл ли он задуманную роль или опять подходы подбирал, я не стал ломать голову, старый лис знал, что делал, хотя главное было ясно – мы опять опоздали.

– Простите покорно, Павел Никифорович, – человек сдвинул наконец шляпу на затылок, стало видно серое его лицо с запавшими измученными глазами. – Не думал я, что скоро поспеете. Хотя видел, ваши ребятки на пятках моих сидят. А вот, что вас потревожат, совсем не ждал!.. Даже не посмел бы. Что же это делается, ночь, полночь!.. Извиняюсь за беспокойство.

Донсков едва сдерживал себя, следя за благочинным этим общением. Я, привыкший и не к таким номерам старого лиса, постарался найти и себе занятие, попробовал оглядеться повнимательней, прежде всего рассматривая, что было поблизости. В таких случаях Федонин не позволял особой самодеятельности.

За моей спиной оказался довольно крепкий ещё книжный шкаф хорошей старинной работы. Одна из стеклянных дверок его была приоткрыта, и благородный в вензелях витой ключ подсказывал, что содержимым недавно пользовались. На второй полке я заметил откровенно высовывающийся из общего ряда почтенный фолиант. Его я и попробовал вытащить и открыть. Издание было дореволюционным, девятнадцатый век. «Наиболее секретные документы из “Архивов Бастилии”, составленные знаменитым Франсуа Равессоном, о судебных процессах над злодеями и отравителями, казнёнными или проведшими остаток жизни в заточении; а также секреты наиболее редких ядов и способы их приготовления с древних времён и до дней нынешних», – прочитал я на первом листе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные приключения

«Штурмфогель» без свастики
«Штурмфогель» без свастики

На рассвете 14 мая 1944 года американская «летающая крепость» была внезапно атакована таинственным истребителем.Единственный оставшийся в живых хвостовой стрелок Свен Мета показал: «Из полусумрака вынырнул самолет. Он стремительно сблизился с нашей машиной и короткой очередью поджег ее. Когда самолет проскочил вверх, я заметил, что у моторов нет обычных винтов, из них вырывалось лишь красно-голубое пламя. В какое-то мгновение послышался резкий свист, и все смолкло. Уже раскрыв парашют, я увидел, что наша "крепость" развалилась, пожираемая огнем».Так впервые гитлеровцы применили в бою свой реактивный истребитель «Ме-262 Штурмфогель» («Альбатрос»). Этот самолет мог бы появиться на фронте гораздо раньше, если бы не целый ряд самых разных и, разумеется, не случайных обстоятельств. О них и рассказывается в этой повести.

Евгений Петрович Федоровский

Шпионский детектив / Проза о войне / Шпионские детективы / Детективы

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Три повести
Три повести

В книгу вошли три известные повести советского писателя Владимира Лидина, посвященные борьбе советского народа за свое будущее.Действие повести «Великий или Тихий» происходит в пору первой пятилетки, когда на Дальнем Востоке шла тяжелая, порой мучительная перестройка и молодым, свежим силам противостояла косность, неумение работать, а иногда и прямое сопротивление враждебных сил.Повесть «Большая река» посвящена проблеме поисков водоисточников в районе вечной мерзлоты. От решения этой проблемы в свое время зависела пропускная способность Великого Сибирского пути и обороноспособность Дальнего Востока. Судьба нанайского народа, который спасла от вымирания Октябрьская революция, мужественные характеры нанайцев, упорный труд советских изыскателей — все это составляет содержание повести «Большая река».В повести «Изгнание» — о борьбе советского народа против фашистских захватчиков — автор рассказывает о мужестве украинских шахтеров, уходивших в партизанские отряды, о подпольной работе в Харькове, прослеживает судьбы главных героев с первых дней войны до победы над врагом.

Владимир Германович Лидин

Проза о войне