В то время как Пьер идёт по Москве под конвоем французских улан; в то время как Наташа, выбросив из подвод имущество всей семьи, опускается на колени перед раненым князем Андреем; в то время как по горящей Москве скачут солдаты Мюрата и хмурый Наполеон сидит в Кремле, – ничто не изменилось в жизни петербургского света, только «с большим жаром, чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий… заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней».
Анна Павловна, как всегда, устраивает вечер – «в самый день Бородинского сражения» – и патриотически упрекает тех своих гостей, кто осмеливается ездить во французский театр. Билибин остроумно шутит, собирая и распуская кожу на лице. Князь Василий читает вслух очередной официальный документ, стараясь «между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения», и все вместе дружно осуждают Кутузова, повторяя, что «нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика».
Кутузов отлично знал и предвидел все это, когда медленно поднялся с места в крестьянской избе в Филях и приказал отступить из Москвы. Кутузов умел подняться над «трубением придворных трутней» и услышать за гулом их голосов ГОЛОС РОССИИ. Но трутни по-прежнему сильны, они окружают царя, поддерживают его нелюбовь к Кутузову, они прощают друг другу всё, но никогда не простят старому главнокомандующему того, что он не такой, как они.
Зато графиню Элен Безухову они оправдывают всегда, что бы она ни делала, потому что Элен принадлежит свету, она его отражение и символ, дочь салонов и одновременно – их царица.
С точки зрения нашей, сегодняшней морали нет ничего безнравственного в том, что женщина решила развестись с нелюбимым мужем. Но сочувствовать Элен мы не в силах. Даже если попытаться стать на её точку зрения: ведь брак её с Пьером несчастлив не только для него, но и для неё. Элен была так молода, и она даже нравилась нам на первых страницах романа, когда Пьер издали восхищался ею и князь Андрей любовался её победоносной красотой. Она была очень молода, и все: отец, мать, братья, знакомые, сама Анна Павловна – говорили ей, что брак с Пьером – счастье. Может быть, она поверила им, а потом убедилась, что совершила ошибку. Может быть, она горько раскаялась в ней…
Нет. Каяться, терзаться муками совести графиня Элен не умеет, и в этом её самый большой грех в глазах Толстого – и в наших тоже. Мы прощаем Наташе и Пьеру все их ошибки; старому князю Болконскому – его приступы злобы и несправедливости; княжне Марье – её чудовищные мысли у постели умирающего отца, потому что каждый из них осудил себя сам суровее, чем это сделали бы мы.
Элен не судит себя, она всегда найдёт себе оправдание – и это делает её бесчеловечной. Как после дуэли Пьера с Долоховым она лгала Пьеру и думала только о том, что о ней скажут в свете; как в те дни, когда, заботясь о своих развлечениях, она ввела в безуховский дом Бориса Друбецкого; как, забавляясь, свела Наташу с Анатолем, – так и теперь, в дни Бородина и оставления Москвы, она по-прежнему позволяет и прощает себе всё, ни на минуту не возникает в её душе потребность судить себя – потребность, без которой нет человека.
Казалось бы, Элен уже ничем не может удивить нас, но всё-таки удивляешься тому, как точно она выбрала время для устройства своих дел: именно те самые дни, когда все люди – все, кроме придворных трутней, – не думают о своих делах. Поражает её способность уверить окружающих, что каждый её поступок естествен, что даже расчётливые колебания между молодым важным лицом и старым важным лицом могут только украсить её в глазах общества, – всё-таки удивляешься той мере цинизма, какой достигла Элен.
Графиня Безухова вырастает в наших глазах в символ зла и безнравственности. Теперь оказалось, что её красота безобразна.
Война, которая выявляет и подчёркивает всё хорошее и дурное, что было в человеке раньше, – война отчётливо проявила то уродливое, бездуховное начало, которое было сущностью Элен всегда.
Она умерла, графиня Элен Безухова. Дочь князя Василия, сестра Ипполита и Анатоля, жена Пьера. Умерла в те самые дни, когда решалась судьба России и многие умирали за свою страну, о которой не думала Элен. Но смерть не очистила её в наших глазах, потому что умерла она так же, как жила: не думая ни о ком, кроме себя, запутавшись в бесконечном своём эгоизме, и смерть её так же окружена ложью, как жизнь.
Через несколько месяцев освобождённый из плена Пьер обрадуется, узнав, «что жены и французов нет больше». Нельзя радоваться тому, что человека нет, он умер, – и Пьер, с его обострённым чувством совести, отлично знает это. Знает – и всё-таки радуется, и мы не можем осудить его, потому что Элен жила бесчеловечно и умерла бесчеловечно.
так спрашивал уже в наше время замечательный поэт Николай Заболоцкий.