По течению

Сколько продолжалась эта пытка с избиениями, он не ведал, так как потерял счет времени, что медленно ползло улиткой с расколотым панцирем. Реальность, транс, мысли о неизбежности смерти — все покинуло его, когда с каждой секундой делалось все невыносимее. Из глаз катились слезы, или же это проклятый мешок мешал сомкнуть веки. И что оставалось? Ни условий, ни возможности договориться с палачами. Словно наказание за все те возможности побега, что он упустил. А ныне — слишком поздно спохватился, когда пираты совершенно озверели, когда ежедневно казнили ракьят и «сочувствующих» племени, хватая первых попавшихся нищих из того же Бэдтауна. Когда по старинному дикому обычаю набивали распоротые животы соломой, вырывая кишки. Когда выдавливали глаза жертвам, заставляя их съедать, затем все равно убивая. Что еще не пробовал человек из обещанных адских мук? В чем тогда смысл самого ада? Справедливая кара? Почему же только после смерти?

Доктор задыхался, терял сознание, обмякая. Казалось, вот и все — врата вечности открылись, уже не страшно. Как он и представлял. Стоило только руку протянуть, дотронуться до манящей галлюцинации, открыть засов и войти, забыв о всех печалях. Но Салли… Где-то там еще жили его женщины. Может, ради них он оставался на этой дикой земле? Или просто ему дозволялось немного подышать, а бессознательное тело снова окатывали водой, чтобы привести в чувства и снова пытать.

То ли в бреду, то ли наяву маячило гадкое лицо Вааса, но слова не воспринимались. Он что-то говорил: твердил не то о безумии, не то о предательстве, но доктор не слышал ни слова. И от этой маленькой победы делалось в какой-то мере смешно: главарь мог хоть до треска каменных стен сотрясать пещеру бессмыслицей слов и ругательств, а доктор его не слушал. Когда во второй раз на голову нацепили мокрый мешок и заливали водой, когда второй раз Бен почти потерял сознание, задохнувшись, он находился уже чрезвычайно далеко. Там, куда Ваас не мог пробиться своей болтовней. Впрочем, за грань сознания он вползал хаосом, образами змей, черным туманом, доводя до тошноты. И Бена выворачивало желчью и белесой пеной-слюной. Но все казалось незначительным. Вот она — бесконечная боль. Но вряд ли у главаря было много времени, чтобы как-то изощренно убивать такую мелкую сошку, как доктор.

Главное, что не заставляли смотреть на издевательства над Норой. Может, у Вааса не хватало на это извращенности и садизма? Хоть бы так. Хоть бы что-то в нем осталось от человека — убил бы. Да и все. Изможденное сознание просило странных вещей. И неизменно надеялось. Странное в человеке есть свойство — даже в безвыходной ситуации он смеет надеяться, верить в чудо. Когда надежды на спасение не остается, то принимается изобретать что-то еще. После третьего утопления, Бен верил в своего злейшего врага, мысленно прося его просто уничтожить их с Норой как неудачные образцы.

Потом вдруг все прекратилось, Бен только долго откашливался, дергая руками и ногами, точно бился в конвульсиях. На некоторое время его оставили, но вскоре обостренные ощущения донесли до помутненного сознания проникновение иглы в вену руки. Что же мог еще придумать этот проклятый главарь?

Не трогали. Удалось отдышаться. Но вскоре накрыла волна, хуже, чем в пыльном мешке — словно вместо крови потекла раскаленная лава. Бен подскочил, выгибаясь дугой, но его сдержала веревка, словно цепного пса. Из груди вырвался нечеловеческий рык, пленник извивался, точно уж на сковороде. Сознание и воля осыпались прошлогодним снегом, далеким, забытым, смытым тропическими дождями. Съежившийся сумрак нависал тишиной, лианы опутывали, давили, вились змеями.

— Вставай! — приказал голос. Вокруг плясали демоны; вместо лиц — красные языки пламени. Вместо рук — когти.

Шатало, однако Бенджамин поднялся, не удивляясь, что больше не привязан, и двинулся вперед, озираясь. Но замутненное сознание не выдавало ни единой здравой идеи, погруженное в тяжелый бред, подавляющий волю.

Только видения и образы — Ваас! Доктор повсюду видел Вааса. Это ненавистное существо!

Наркотик высвобождал самую глубинную неприязнь. Бенджамин размахивал руками, не ведая, кого пытается ударить, но его толкнули. И измученное тело, поддерживаемое только неизвестным составом испытываемого психотропного вещества, полетело вперед, опрокидываясь на четвереньки, ударяясь коленями и ладонями о камни. Но боли не ощущалось, все тонуло, голова раскалывалась, вместо забытья только все более рьяно пытался доктор ударить каждого из «Ваасов», которые чудились в каждом пирате.