По течению

К кому же он обращался? Этот демон, этот хаос, к безумию которого ныне присоединился и Гип, сделавшись таким же. Он собирался убить, но человек в нем отчаянно кричал, что все не так, что новое кровопролитие не принесет ему избавления от врага, что не на того поднимает руку. Но «блоггер» гнал свое альтер-эго с его ненужными советами и сомнениями. Он слишком долго сомневался, пришло время стать неистовым!

Однако нож завис, а высоко занесенная рука дрожала.

— Бен… — пронзил сознание до боли знакомый голос. Очертания Вааса таяли, оставались по ту сторону тесной клетки. Зато отчетливо вырисовывались знакомые теплые карие глаза, испуганные, затравленные, умоляющие, еще верящие в то, что не все потеряно, в то, что человек не до конца изошел из бушующей оболочки монстра. — Бенджамин!

«Бенджамин — сын боли. Мама — я боль твоя! Мама… Нора… Салли… Мама… Нора!» — пронеслись в миг отстраненно звучащие слова, что почудились смутно знакомыми.

Нож пуще прежнего задрожал в руке, ноги подкосились. Тогда мир начал приобретать постепенно едва различимые привычные очертания. Клетка — он оказался в клетке. И стоило ему опустить лезвие, доказывая свою неспособность уничтожить Нору, кто-то выхватил нож, затем захлопнул дверцу, звякнув ключами. Кто-то похожий на пирата Бени.

Буйство ярости медленно завершалось, и «блоггер», шипя, как бес, исчезал из личности Бенджамина, унося с собой последние силы. Сквозь наваливающийся туман тяжелого забытья доктор сумел рассмотреть Вааса, что, невредимый и довольный, расхаживал возле клетки, посмеиваясь, указывая на пленника:

— О… Я смотрю, кто-то пытается остаться человеком! Ну, давай, давай. Посмотрим, сколько ты останешься человеком. Ок, Гип, живи пока, крыса. Слышишь, у тебя новое прозвище! А-ха-ха!

Ваас ненормально дергался, плечи его сотрясались от смеха, кажется, он сам для полноты картины кровавого представления попробовал на себе более проверенный «нектар», действие которого его все еще не отпускало. И он не то веселился, не то выл, подскакивая к Норе, хватая ее за волосы через решетку, заставляя придвинуться к своему лицу, отвратительно обдавая запахом перегара, шепча лихорадочно:

— Ощущаешь эту романтику? Неужели нет? Романтика за решеткой! Не понимаешь? Всякая любовь сажает тебя в клетку! — Ваас отбросил пленницу, уставившись на свои подрагивающие пальцы. — Тебе кажется, что это великолепно! — Ваас рассмеялся, кажется, его «накрывало» не хуже Бена, который почти потерял сознание. Главарь же продолжал вещать: — Жертвовать собой, чтобы быть посаженным в клетку… Великолепно! А вы верите в искренность чувств… Все друг друга используют, — но через миг главарю непостижимым образом удавалось сделаться почти спокойным, он выпрямился, отворачиваясь, бормоча самому себе, забывая о пленниках: – Только пожертвуешь собой, они поймут, что можно получить на халяву, и вместо благодарности будут пить из тебя соки дальше.

Вскоре Ваас ушел, совершенно рассудительно и осознанно отдавая приказы караулам, то ли потому, что на него переставал действовать наркотик, то ли потому, что он никогда не был трезвым. Как они все жили — загадка. Да недолго жили. И Бен понимал, что прозябать на этом острове многие годы просто не имеет смысла. Для него все обессмыслилось, когда он едва не убил Нору.

Доктора окутала долгожданная спокойная тьма. Никто не поливал водой, никто не заставлял снова возвращаться к ужасу реальности. Сон — это почти смерть. В глубоком сне у людей органы вырезают, а они даже не ощущают. Только пробуждение всегда невыносимо. Если настает вообще.

Бенджамин ощутил в полной мере смятение и тяжесть через несколько часов, отходя, как он наркоза, с трудом разлепляя веки. Мир невыносимо кружился, так что пришлось их закрыть. Ноздри щекотал запах крови, к которому примешивался иной неопределенный смрад, утяжеленный сыростью. Не удавалось вдохнуть, бил озноб, все тело болело, каждое движение отзывалось нестерпимой тошнотой. Бен обнаружил, что голова его покоится на чем-то мягком и успокаивающе теплом, что вскоре оказалось коленями Норы.

Но, скребя по полу вывернутыми в неестественных судорогах руками, пришлось сползти с них, так как снова выворачивало желчью. И доктор еще обрадовался, что не кровью. Значит, все не так плохо, значит, у него существовал шанс восстановиться. Но толку-то? Главарь уехал — это было хорошо. Но никто не намеревался их выпускать — хуже некуда! Может, их решили продать? Или через пару дней обещали вернуться и снова вколоть неизвестный препарат? Да, в соседней пещере с выщербленными ступенями что-то кипело и перегонялось через трубки в колбы. Грот совмещал в себе пыточную с камерами и подобие химической лаборатории. Значит, новые образцы, синтезированные из островного сырья, пробовали на таких вот провинившихся.