По ту сторону фронта

Будничный вечер в партизанской землянке. Печка дымит. Чадит бараньим жиром примитивная светильня — наполовину оббитая бутылка с фитилем, скрученным из тряпочки. Свет от нее тусклый, углы землянки тонут в полумраке, фигуры людей бросают на стены и на потолок черные уродливые тени. Ужин еще не поспел. Цыганов готовит его во дворе, развесив над костром ведра. А вокруг вьется метель, и летят в наш партизанский суп снежные хлопья. Мы в землянке прислушиваемся к этой метели. Разговор не клеится, вяло тянутся фразы. Бати нет. Он сегодня с утра молчалив и мрачен, и не сидится ему на месте. Когда он в таком настроении, с ним стараются не заводить разговора, ограничиваясь короткими служебными ответами. И только неисправимый Крывышко где-нибудь в уголке бормочет соседу: «Тише, Чапай думает», но его тотчас же резко обрывают, потому что тревога Бати — наша общая тревога. Вот и сегодня он беспокоится потому, что две группы еще не вернулись с заданий, опаздывают почти на сутки. Уж не случилось ли что? Сейчас, наверно, Григорий Матвеевич бродит под метелью около землянки. Ушанка съехала набок, руки засунуты в карманы. Шагнет три-четыре шага и ждет, надеясь услышать сквозь шум ветра и леса приближение наших запоздавших товарищей…

Черкасов у печки греет все еще не зажившую ногу: каждый день он растирает ее сапогом. Напротив него примостился Литвяков. Он пришивает заплату на свою видавшую виды гимнастерку. Иголка, непривычное для него оружие, слушается плохо, а он еще поминутно отрывается от нее, чтобы почесаться. Весь исчесался парень. Глядя на него, и Черкасов почесывается. И у меня начинает зудеть где-то под мышкой, а потом на спине. Вши появились у бойцов нашего отряда, и в большом количестве… А в деревнях ходит тиф. Давно уже не бывало у нас этаких эпидемий, и вот фашисты довели…

— Баню бы надо! — мечтает вслух Литвяков.

Да. Не один он об этом думает. Но у нас нет бани, а деревни далеки, да и не всегда возможно партизану мыться в деревенской бане. Редко приходится. А мыться надо всем сразу, чтобы уничтожить вшей. Вот тут и подумаешь…

Литвяков надевает гимнастерку.

— Эх, покурить бы!..

Да и курить нечего, и давно уж…

Саша Волков берет гитару, с которой он, несмотря на все трудности, не расстается, и, тихо трогая струны, запевает как бы в раздумье, сначала негромко:

Че-ерный ворон, мрачный во-орон,Что-о ты вьешься надо мно-ой…

У него хороший тенор. Песня вырастает и крепнет. Все затихают. Перевышко подтягивает баском. А мне еще грустнее становится от этой песни. И верно, хоть бы щепотку табаку!

Литвяков растянулся на нарах и сосредоточенно копается в соломе. Чего он ищет?.. Нашел, осторожно положил на ладонь. А! Это — «бычок», маленький полупросыпавшийся окурок. Но едва только в руках у Литвякова появился коробок спичек, как Перевышко оборвал песню:

— Сорок!.. Литвяков, сорок!..

— Какой глазастый!..

А Литвяков — добрый, обрадовался окурку.

— Ладно… Обжечь губы хватит.

Появляется Цыганов с ведрами, от которых идет пар и вкусно пахнет вареной картошкой и бараниной. Следом за ним входит и Батя. И вид у него не такой уж мрачный, словно он развеял на вольном ветре свою тревогу.

— Вот что, — говорит он, усаживаясь на нарах, — баню будем строить. Завтра со мной пойдут плотники и землекопы. Остальные — собирать кирпичи, чтобы печку сложить. И — за железом.

Мне сразу вспомнилось, что накануне Григорий Матвеевич несколько часов провел на развалинах покинутого хуторка Красная Лука, расположенного неподалеку от нашего лагеря. Постройки там были частично сожжены, частично разобраны. Мы сами пользовались бревнами оттуда. Сохранилась часть не то сарая, не то овина — небольшая клетушка, в которой сушили лен. Батя залезал внутрь ее, ходил вокруг, мерил, постукивал палкой и топором. Так вот зачем понадобилась ему эта клетушка!.. Только уж очень она мала. Да и с кирпичами трудно. Никто их нам не приготовил. Разыскивать их теперь, когда все заметено снегом, нелегко. Кирпичи в лесу не растут. Это сомнение и высказал один из партизан. Но у Бати, должно быть, все было уже обмозговано и взвешено.

— Внимательнее надо смотреть, замечать и запоминать, на то вы и партизаны. Я вот вам сразу назову. Около тригонометрического пункта есть кирпичи? Есть… Подальше Красной Луки — загон для скота, там — кухонька такая… Видели? Тоже кирпичи… Да ведь и в каждой развалине когда-то была печка…

Сомнение рассеялось: баня будет. Перевышко вскочил и начал декламировать что-то насчет бани.

Батя обернулся ко мне:

— Неунывающий народ наша комсомолия… И тут стихи!.. Только ты это не ко времени. Лучше бы пару кирпичей принес для бани.

— Э-э, у меня есть на примете. Помнишь, Саша (это относилось к Волкову), когда в Липовец ходили?.. И железо найдется.

Стали вспоминать и другие, и оказалось, что материалу для печи более чем достаточно.