По ту сторону фронта

— Да и мы тут же. В бане ночевали, на том конце. А слышим — стреляют, — и пришли на стрельбу. Догадались, что это ты… Ну идем, пока они не опомнились.

* * *

В лагере около Стаичевки я пробыл не больше месяца, а потом, в начале марта, Батя перебросил меня на другой участок. Вызвано это было следующими обстоятельствами. В то время немецкое командование начало расквартировывать в наших районах резервные части и части, отведенные с фронта на отдых, с таким расчетом, чтобы они не только отдыхали, но и вели борьбу с партизанами. Почти в каждой деревне стоял фашистский гарнизон. Для борьбы с партизанами немцы привезли в наши места также финских фашистов — шюцкоровцев, умеющих ходить на лыжах и знакомых с условиями лесной войны. Это требовало от нас удвоенной бдительности.

В глухую метельную ночь в самом конце февраля бойцы нашего охранения увидели впереди несколько неясных фигур, пробирающихся лесом по направлению к лагерю. Окликнули. Ответа не было. Фигуры скрылись в кустах. Новый оклик и предупредительные выстрелы. Если бы это пришли друзья, они не молчали бы и не стали прятаться. Значит, враги. Много ли их и что они замышляют? Может быть, подкрадываются где-нибудь сбоку?.. Сообщили мне. Придя на пост, я едва заговорил с бойцами, как из осыпанных снегом кустов раздался знакомый голос:

— Товарищ командир, это я, Сашка. Не стреляйте!

Я сразу узнал его.

— Перевышко! Что же ты молчал, шалопут!.. Выходи!

Он вышел, и с ним еще трое партизан.

— Кто вас знает? Я в вашем лагере не был, а в карауле незнакомые. Я думал, что это финны засаду устроили.

Когда мы организовали Стаичевский отряд, Перевышко оставался на Центральной базе командиром взвода и действительно еще не бывал у нас.

Я повел неожиданных гостей в землянку. Они продрогли, устали и были облеплены снегом с ног до головы. Видно, большую дорогу сделали «на своих на двоих». А ведь у нас тогда во всех отрядах были лошади. Поэтому я и спросил шутливо:

— Куда это вас понесло пешком, и даже без лыж, в такую погоду?

Перевышко сутулился и хмурился больше, чем всегда, и, отвечая на мои расспросы, говорил отрывистее и скупее обычного. Но все-таки в конце концов я понял все.

Батя послал его в Липовец организовывать новый партизанский отряд. С тремя бойцами, в санях, запряженных резвой лошадью, поехал Перевышко выполнять задание. Леса завалило снегом, а ехать надо было почти сплошь лесами, объезжая занятые врагом деревни. Крестьяне в этих местах, да и везде, где водится много волков, для ловли их роют глубокие ямы с гладкими и отвесными стенами и прикрывают сверху хворостом, чтобы незаметно было. Зимой волчью яму, занесенную снегом, не отличишь от ровного места. На такую ловушку и наехал Перевышко. Лошадь провалилась, сани встали дыбом, вытряхнув седоков прямо на снег. И хотя партизаны сразу вскочили на ноги, но поправить дело они уже не могли. Падая в яму, лошадь сломала шею. Пришлось ее пристрелить и оставить на съедение волкам, а сани пришлось бросить. Пошли пешком, проваливаясь в сугробах. По лесу крутила метель. Добраться до Липовца и думать нечего: туда по прямой, как птицы летают, километров тридцать. А если возвращаться обратно, значит, надо докладывать Бате, что задание не выполнено, что он, Перевышко, не доглядел и пропала хорошая лошадь. Сашка знал Батину строгость: у него никакой проступок не останется безнаказанным. А у Сашки — юношеское самолюбие; оно-то и не позволило Сашке возвратиться и признаться во всем. Лучше уж после!.. Но задание надо выполнять. И вот он явился ко мне, благо лагерь наш был недалеко.

— Срок еще большой, — успокаивал он не столько меня, сколько себя, — двенадцать дней, успею. Я что-то устал, нездоров что-то, да и погода, сами видите, какая. Отдохнем денек, другой и поедем. Я у вас лошадь попрошу. Ведь вы дадите?

— Ну что же, отдыхай. Лошадь дам.

Так Перевышко и остался у нас.

А на другой день я послал к Бате связных с донесением. Написал обо всем, что у нас делается, но насчет Перевышко даже не упомянул, не придавая этому серьезного значения. Никакого сомнения в том, что Сашка выполнит задание хорошо и в срок, у меня не было.

Однако Батя узнал всю эту историю от наших связных. Очень рассердился на то, что я, вместо того чтобы приструнить этого Перевышко, заставить его выполнить приказание, потворствую ему. И даже на Центральную базу не сообщил!..

Наши связные вернулись и принесли новое решение Бати; Григорий Матвеевич приказывал мне немедленно сдать отряд старшему лейтенанту Ярмоленко, прибывшему вместе со связными, и идти в Липовец выполнять то, что не выполнил Перевышко. Я понял это как своего рода наказание мне за то, что я недостаточно строго отнесся к Сашке. Ни слова не было сказан но между нами об этом, но я видел, что Перевышко понимает, в чем дело, и чувствует себя вдвойне виноватым. Если бы я хоть упрекнул его, он бы огрызался, оправдывался, и ему было бы легче, но я молчал.

Мобилизация в тылу врага