По ту сторону фронта

Вот и опушка. Большая поляна, почти в полкилометра длиной, залита утренним солнцем. Тяжелые грузовики спрятались под деревьями, подальше дымят кухни; везде лежат, сидят, бродят немецкие солдаты. Они поставили свои винтовки в козлы, расстегнули мундиры, а некоторые совсем сбросили их, и, оставшись в одних трусах, гоняют над сеткой волейбольный мяч. В стороне на пне сидит майор — командир батальона — и сосредоточенно строчит что-то в своей записной книжке.

— Так вот где они!.. Хозяевами себя чувствуют! Давай ракету!

Взвилась ракета — сигнал для общей атаки, и началось!.. Сразу ударили пулеметы и автоматы, вызывая панику среди фашистов. Они бросились врассыпную. Хватали оружие — и не знали, куда стрелять. Бежали к машинам, которые шоферы пытались завести, но и здесь свистели русские пули…

Все это продолжалось каких-нибудь полчаса. Немногие фашисты спаслись, только три машины удалось им угнать к Минску, — остальные были сожжены…

Другая схватка произошла у нас в Ратомке. Она была не так удачна, но запомнилась мне, потому что я только случайно остался жив. Мы не знали, что в Ратомке немцы, и я безо всяких предосторожностей шел впереди своего отряда, держа на изготовку ППД. Завернул из переулка на улицу, направляясь к колодцу: хотелось пить, и, кажется, только это было в мыслях. Но за углом оказались фашисты: двое — совсем рядом, и автоматы у них тоже на изготовку. Ни я, ни они не ожидали этой встречи. Как освещенные молнией, запечатлелись в моей памяти лица врагов: у одного белесые брови изогнулись почти вертикально от удивления, у другого отвисла нижняя челюсть. И у обоих механическое судорожное движение рук. Но мои руки оказались быстрее — и быстрота спасла жизнь. Короткая очередь моего ППД скосила обоих.

После завязавшегося боя нам пришлось отступить из Ратомки, и мы расположились лагерем километрах в четырех к западу от нее, прямо в лесу. А рядом с нами остановились и другие части, входившие в состав группы генерала Болдина.

* * *

Вечером того же дня меня вызвали в штаб, который находился в лесу между деревнями Белая и Новоселки. Первый, кого я там встретил, был батальонный комиссар Ухаров, я знал его еще по Белостоку и Осовцу в мирное время. Едва поздоровавшись, он спросил:

— Тебя тоже вызвали?

— Вызвали. Не знаешь зачем?

— На совещании-то был?

— Ну как же! Конечно!

— Значит, сам должен понимать: пойдешь партизанить.

— А ты уже получил задание?

— У меня — другое. — И, несколько понизив голос, многозначительно и раздельно произнес: — Правительственное. Особой важности. Сегодня отправляюсь… Видишь, какие у меня молодцы? С этими выполним… Или уж не вернемся.

А молодцы, дожидавшиеся в сторонке своего командира, были действительно на подбор и в большинстве пограничники.

В расположении штаба палатки, наскоро вырытые бомбоубежища, столы — прямо под открытым небом, около них — офицеры с какими-то бумажками, посыльные, строгие часовые, несколько в стороне — коновязь, а в глубине — замаскированный ветками личный танк генерала Болдина. Жизнь в штабе кипела, офицеры, явно не штабные, уходили (очевидно, как Ухаров, уже получив задание), приезжали (очевидно, как я, за заданием) и сидели, не вмешиваясь в суету штаба, в напряженных позах ожидающих.

Меня остановил капитан, должно быть дежурный.

— По какому делу?

Я объяснил.

— Вас вызовут. Подождите здесь. — И он указал на группу ожидающих офицеров.

Я подошел. Их было человек восемь, и с двумя, полковником Чижовым и подполковником Степановым, я был уже знаком: служили по соседству. Опять вопросы, предположения, хотя никто не знал еще ничего определенного. Вызывали по одному. Вот наконец и я подхожу к столу, за которым сидит знакомый уже мне полковник из штаба округа.

Перед ним — полевая сумка, бумаги; пишет он карандашом. Поднял на меня строгий и усталый взгляд, словно смерил всего глазами, и строго, как учитель, спросил:

— Как вы смотрите, если мы предложим вам перейти к партизанским методам борьбы?

Я замялся. А он продолжал:

— Вы должны будете подобрать себе пятнадцать или двадцать человек, надежных — вы знаете кого, — и выйти в район… — Он заглянул в свои бумаги и закончил: — Северо-восточнее Минска.

Я молчал.

— Карта у вас есть?

— Этого района нет.

— Ну, глядите на этой… Там вы познакомитесь с местностью лучше, чем по карте… Вот ваш район.

— А на какое время?

— До возвращения Красной Армии. Ну… ну а если не дождетесь, если затянется, переходите линию фронта.

Тогда мы думали, что это ненадолго — месяцы какие-нибудь, — и все же неприятно и даже, пожалуй, обидно показалось переходить из регулярной армии в партизаны, казалось, что это не солдатское дело, но возражать было нельзя, и я только заметил:

— Практики не имею.

— А кто же имеет?.. Вы — коммунист!.. Значит, научитесь!

На этом и кончили. Товарищи крепко пожали нам руки, пожелали успеха…