По тылам врага

Перебравшись в канаву, размытую, должно быть, одним из бурных весенних ручьев, бегущих к морю с окружающих Южный берег Крыма высоких гор, мы стали ждать, когда гитлеровцы подойдут поближе. Томительно тянутся минута за минутой. Наконец по моей команде даем короткие очереди из автоматов, и враги падают на [54] присыпанную снегом землю. Многие из них больше уже никогда не поднимутся, а оставшиеся в живых открывают ожесточенный ответный огонь. Им боеприпасы жалеть не нужно, а у нас на строгом учете каждый патрон.

Воспользовавшись тем, что враг залег, мы ползем вдоль канавы еще метров на двадцать ближе к лесу и, дождавшись, когда гитлеровцы снова поднимаются в атаку, опять даем короткие меткие очереди.

Так повторяется много раз.

Но вот начал вступать в свои права наш «союзник» — ранний зимний вечер. Это заставило гитлеровцев быть еще более осторожными.

Минут через сорок, благополучно оторвавшись от врага, нам удалось добраться до леса и спрятаться под огромным валуном. Несколько раз совсем неподалеку слышались голоса гитлеровцев, но обнаружить нас им все же не удалось. Наконец все стихло. Уверенные, должно быть, что нам все равно некуда деваться, гитлеровцы решили отложить поиск до утра.

В нашем распоряжении оставалось всего лишь несколько часов, в течение которых мы должны были найти какой-то путь к спасению.

После полуночи, перевязав раненое плечо, я повел группу через шоссе. Мы благополучно подошли к подножию гор, отгораживающих своими четырехсотметровыми обрывами Южный берег Крыма. Гитлеровцам и в голову не придет, что мы можем взобраться на такую высоту.

Сняв поясные ремни и используя их как веревку, мы выбрали не очень крутой обрыв и начали цепочкой подъем. Впереди шел Гончаров. Нащупав рукой выше себя выступ, на котором можно удержаться, он взбирается на него и подтягивает за ремень на свое прежнее место Булычева. Тот, в свою очередь, — Маркова, а Марков уже меня. Не раз то один, то другой из нас срывался. Тогда остальные, упираясь в скалу руками и ногами, удерживали его. Так, с трудом отвоевывая каждый метр, мы взбирались все выше и выше.

К рассвету штурм горы был закончен. Мы стояли на занесенной снегом поляне. Неподалеку был лес. А далеко внизу лежал затянутый предрассветной дымкой Южный берег Крыма. У моря все еще вспыхивали яркими светлячками взлетавшие в воздух ракеты. Гитлеровцы, [55] видимо, готовились к новому прочесыванию леса. Ну, что же, пусть они теперь поищут нас!..

И когда опасность была уже позади, все почувствовали страшную усталость. Веки отяжелели, словно налились свинцом, и глаза закрывались сами собой. Кое-как добрели мы до леса, забрались в чащобу и тут же свалились, словно подкошенные сном.

Проснулись отдохнувшие, но продрогли и проголодались. Прошло уже более суток с того часа, как была съедена последняя банка консервов. Обшарили свои карманы, не завалялось ли у кого-нибудь хотя бы крошек. Чисто... Пришлось удовлетвориться тем, что пожевали немного снегу, все челюстям какая-то работа, и тронулись в путь, держа направление на деревню Скели. В пути немного согрелись. Но голод давал чувствовать себя все сильнее. Пробуем повторить попытку «заморить червяка» снегом. Не тут-то было!.. Желудок словно отгадал нашу уловку, и обмануть его не удалось.

Так и шли мы весь день. К вечеру лес немного поредел, и мы вышли на поляну, где стояли два домика лесничества. У одного из домиков была привязана к дереву лошадь. Залегли на опушке и внимательно осмотрели все вокруг. Раз к дереву привязана лошадь, значит, здесь кто-то есть. Однако прошло более получаса, а из домов никто не показывался. Стало темнеть. Но ни в одном из окон не появилось огонька.

— Посмотрите, — сказал Гончаров, протягивая мне бинокль, — эта каурка с голоду уже и корой не побрезговала. Значит, давно стоит. Разрешите, я схожу узнаю, в чем там дело.

Действительно, на стволе дерева, к которому была привязана лошадь, ясно виднелись светлые пятна.

— Хорошо. Идите. В случае чего мы прикроем вас...

Сняв с груди автомат, Гончаров быстро пополз к ближайшему из домиков, возле которого стояла лошадь. Осторожно заглянув в одно из окон, а затем в открытую дверь, он пополз к следующему домику. Убедившись, что никого нет, Гончаров поднялся во весь рост и помахал нам рукой.

— Ни души. Судя по консервным банкам, которые уже малость успели поржаветь, кто-то был здесь дня три — четыре тому назад. Ушел, а лошаденку на произвол судьбы бросил. Она, бедняжка, уже еле на ногах [56] держится. Суп получится не ахти какой наваристый, но мы ведь неприхотливы. Правда, ребята?..

Судьба лошади, таким образом, была предрешена. Минут через тридцать в одном из домов уже пылал огонь. Марков и Булычев, приняв на себя обязанности коков, разыскали ведро и, растопив в нем снег, заложили туда большие куски конины. Хотя мясо было сварено без соли и оказалось жестким, как резина, но оно показалось нам вкуснее, чем свиная отбивная. Все ели и похваливали.

Сварив еще несколько кусков конины «про запас», мы забрались на чердак и улеглись спать, по очереди неся вахту.