Четверо суток, минуя вражеские опорные пункты и линии охранения, уничтожая по пути одиночных гитлеровцев, ночуя на промерзшей земле, шли мы к Балаклаве — крайней от нас точке севастопольской обороны. Последние полтора — два километра пробирались по берегу моря, местами по грудь в ледяной воде.
Грозный окрик «Стой! Кто идет?» показался нам чудеснее всякой музыки.
— Свои, свои!.. — задыхаясь от радости, отвечали мы. Но часовой, несмотря на то что слышал русские голоса, не собирался шутить:
— Ни с места, а то стрелять буду! Руки вверх!.. Пришлось подчиниться. Так, с поднятыми руками, мы и были доставлены в штаб части. Позвонили по телефону в Севастополь. Вскоре оттуда пришла машина.
И вот мы уже в родном отряде. Объятиям, поцелуям нет конца. Но среди обступивших нас моряков много новых, неизвестных нам лиц. Не видно ни командира капитана Топчиева, ни батальонного комиссара Латышева, ни многих других. Спрашиваем, где они, и узнаем, что за время нашего более чем двадцатидневного отсутствия Топчиев и Латышев с группой бойцов погибли смертью героев в неравном бою с врагом. Мы, в свою очередь, рассказываем о гибели Буфалова, о тяжелом ранении Захарова…
Все стояли суровые. Гибель боевых товарищей вызвала в каждом из нас страстное желание отомстить проклятому врагу.
А батарея все же замолчала!
В один из январских дней 1942 года меня вызвал батальонный комиссар В. С. Коптелов, назначенный незадолго до этого к нам в отряд на место геройски погибшего Латышева, и предупредил, чтобы я никуда не отлучался.
— В пятнадцать часов командиру, мне и тебе приказано явиться к полковнику Намгаладзе[1]
.Это была важная новость. К начальнику разведотдела флота нас приглашали не часто. А если уж приглашали, так одно это служило верным признаком, что предстояло какое-то ответственное задание. Я попытался было выспросить у Василия Степановича, не знает ли он, чего именно следует ждать, но на этот раз батальонный комиссар знал не больше меня.
…Ровно в 15 часов адъютант открыл дверь кабинета и сказал, что начальник разведотдела ждет нас.
В небольшой комнатке было тесновато. На стенах висели прикрытые занавесками карты. Поднявшийся навстречу нам высокий плечистый полковник почти касался головой потолка. В последний раз мне довелось быть у Дмитрия Багратионовича не так давно. Я докладывал ему тогда об итогах нашей ялтинской операции. Но за это короткое время начальник разведотдела заметно изменился. На смуглом лице резче обострились скулы. Под глазами легли синие тени… Напряженная работа, систематическое недосыпание не проходили даром. И только черные как смоль щеголеватые усы полковника были, как всегда, аккуратно подстрижены.
Пригласив сесть, Намгаладзе коротко расспросил о положении в отряде, поинтересовался, в частности, как разведчики питаются (к тому времени в условиях Севастополя это был уже не праздный вопрос), а потом открыл ящик письменного стола и передал нам небольшой листок бумаги. Это была по-военному лаконично составленная справка о том, что за вчерашний день от обстрела тяжелой батареи гитлеровцев разрушен дом на проспекте Нахимова, приводилось число снарядов, упавших в районе Большой Морской улицы, называлась цифра убитых и раненых. Среди них были женщины и дети.
— Заставить замолчать эту батарею Военный совет флота поручил нам, — сказал полковник, когда листок вернулся к нему на стол. — Известно, что она находится где-то вот здесь, — Намгаладзе встал и, отдернув занавеску, закрывавшую большую настенную карту Севастопольского фронта, показал на один из районов Мамашайской долины. — Наши артиллеристы пытались подавить ее своим огнем, но желаемого результата не достигли. А ее во что бы то ни стало нужно заставить замолчать, — повторил полковник, повысив голос. — Есть мнение поручить это мичману Волончуку. Как, справитесь?
Вопрос был обращен ко мне. Встав, я сказал, что задание будет выполнено, хотя, по правде говоря, в тот момент совсем еще не представлял себе, как это практически можно сделать. Ведь до сих пор ни с чем подобным мне встречаться не приходилось.
— Ну что же… Тогда будем считать вопрос решенным. — Полковник отошел от карты. — Все детали уточните с моим помощником майором Ермаш. Желаю вам удачи, товарищ Волончук. Вы свободны, а командира и комиссара прошу остаться.