По велению Чингисхана

С наступлением весенней оттепели с запада прибыли тайные соглядатаи Усунтая с весьма скверным известием о том, что Джучи заболел тяжелой болезнью, название которой вслух не произносится. В собственных же донесениях Джучи, которые он присылал дважды в месяц, ничего об этом не говорилось. И понятно, почему: он, не имеющий привычки жаловаться ни по какому поводу, тем более не стал бы сетовать на болезнь, а главное – тревожить отца с матерью. Не хотелось верить, но дурные вести редко когда бывают ложными. Оставалось лишь надеяться, что молодой организм подольше сможет бороться с болезнью и, с небесной помощью, одолеет ее…

Но все равно не смог выдержать неопределенности хан, вызвал Хубулая и отправил к сыну с особым заданием. Заодно поручил по пути завернуть в долину Сэргэнэ к югу от Самарканда, которую недавно выделили Барыласам, а точнее – к маленькой дочери Курбана, и разузнать, как живут люди там, какова обстановка.

Как только осел и подтаял снег, на земли тангутов двинули, не теряя времени, сборное войско, состоящее по одному тумэну от усунов, ойуратов и кыргызов. Хан сам отправился с ним, намереваясь на этот раз решить дело миром, без сражений и кровопролития, и остановился в низменной укромной степи, отправил послание вождю тангутов Илихэй-Бурхану:

«Илихэй-Бурхан! Когда-то, лет десять назад, мы с тобой тоже были в ссоре, но сумели поладить. И тогда ты дал мне слово стать моей бьющей рукой, лягающей ногой. Помня об этом, я обратился к тебе за помощью, когда отправлялся войной на сартелов, но ты помощи не дал. Более того, мне передали, что ты сказал: «Он что, хочет одолеть великую страну с помощью подаяний, с силами, выпрошенными у других? Пусть сидит на месте, раз нет сил…» А я лишь предупредил намерение владыки сартелов султана Мухаммета по пути в Китай заодно растоптать нас с тобой. И, конечно, вернулся с успехом, сокрушив великую силу султана благодаря только Божьему покровительству, а не собственной мощи. А теперь пришел спросить с тебя, Илихэй-Бурхан, свести наши счеты. Что ты на это скажешь? Что можешь мне сообщить? О чем просишь у меня? Земли у меня бескрайние, забот и ртов – много…»

Илихэй-Бурхан на этот раз выслушал послание Чингисхана, стоя на ногах. Потом начал оправдываться, как провинившийся подросток, что он никак не хотел оскорбить хана, и это, наверное, его неправильно поняли из-за неточного перевода… Но его перебил старый сегун, малоразумный и заносчивый Хампый-Ага:

– Ну, что ж, Чингисхан! Если ты действительно так велик, как рассказывают, то одолей нас в сражении. А победишь – получишь все наши богатства… Встретимся лицом к лицу у подножия горы Аласа!

Услышав подобное, монголы, конечно же, не стали сидеть и ждать, пока они соберутся на войну, подняли войско по тревоге и ускоренным маршем, не останавливаясь ни днем ни ночью, достигли горы Аласа. Более десятка тумэнов противника, состоящие в основном из пеших воинов, не успели даже подтянуться туда окончательно, собраться. Не дав им возможности объединиться, их рассекли на части и разбили, рассеяли по окрестностям. Хампыя-Ага, сбежавшего в горы, скоро поймали и казнили вместе с его ближайшим воинственным окружением…

А как красива была эта земля, на глазах оживающая под весенними лучами солнца! Местность находилась куда южнее их кочевки, и тепло здесь пришло раньше, снег давно стаял, и все краски казались особенно яркими, первая зелень особенно насыщенной. «Неужели это было мое последнее сражение?..» – с чем-то щемящим в груди подумал хан, тяжело переступая, обходя вместе со своим старым другом и ровесником Джэлмэ поле скоротечной битвы.

– Вот почему так получается всякий раз? – раздумчиво говорил хан, и в голосе его слышалась застарелая горечь. – Из-за самомнения одного-двух человек, подобных Хампыю-Аге, их дурного характера и гордыни истребляются сотни, а то и тысячи здоровых молодых людей, лучшая часть населения! И я ведь не требовал с них ничего особого, я лишь спросил, почему не выполнено обещанное, союзнический долг… А могли бы верой и правдой служить мне, нашему Илу. Нет, здесь лежат не столько их, сколько мои потери…

– Сдается мне, что это будет продолжаться вечно, многие века, – с отвращением сказал Джэлмэ. – Потому-то я и пришел к грустному выводу, что человек человека никогда не сможет понять по-настоящему. Никакая страшная беда не учит человека ничему… Всегда и на все смотрит он лишь со своей точки зрения, меняя ее так, как ему выгоднее в этот момент, как ему удобнее сейчас. А о последствиях не думает, не умеет. Зачем вот Хампый-Ага решил сопротивляться людям, покорившим государства несравненно более могущественные? Он что, вправду на что-то надеялся, дурак? Теперь и не спросишь…

– Ну, с глупцов какой спрос… Весь вопрос, на кого падает истинная вина, грех за все это…