По встречной в любовь

       Она отвернулась. Он прикрыл глаза и выдохнул. Это самый длинный вечер в его жизни. Скорей бы уже утро…

       Настя снова повернулась. Уже с дымящейся чашкой.

       — Может, пиццу все же дождемся? Они уже эсэмэску прислали.

       — Хорошо, — и она снова отвернулась к кухонным шкафчикам.

       Кто сказал, что двадцатиметровая кухня большая, никогда не приглашал в гости девушку, к которой нельзя прикоснуться. Хозяин совсем забился в угол и боялся даже ногу вытянуть. Что же это такое? Да даже если девушка нравится, за ней же еще поухаживать надо, а не сразу в койку кидать, а тут дышать рядом невозможно. Такое только в книжках бывает, а в реальности это расшатавшиеся от родственничков и Моники нервы. Надо просто заблокировать их табаком.

       — Настя!

       Она сразу обернулась.

       — Можно, я покурю?

       — Конечно, — она кивнула и продолжила мешать ложкой в своей чашке чай.

       — Ты не куришь?

       — Не курю, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Но у нас все курят, так что я привыкла.

       — А чего не куришь сама? Здоровье бережешь? Или не понравилось?

       Она обернулась и подошла к столу с двумя чашками.

       — Правду сказать?

       Она, кажется, ему даже подмигнула, или это Иннокентий сам моргнул, спасаясь от ее пристального взгляда.

       — Только правду и ничего, кроме правды.

       — Денег на сигареты жалко, — Настя придвинула к нему чашку и села на стул напротив. — Лучше шоколадку Фазер купить.

       — Слушай, у меня где-то была…

       Иннокентий хотел вскочить, но с первого раза не получилось — сидел неудобно, а вот Настя сразу вскочила со своего еще не насиженного места.

       — Я просто так сказала! Не надо мне ничего!

       Иннокентий наконец поднялся.

       — Настя, хватит дергаться. Я за сигаретами встал.

       Она села, и он прошел мимо нее осторожно, чтобы ненароком не задеть спинку стула или плечо, в прихожую, но пачка оказалась пустой. Он даже потряс ей в удивлении — наверное, скурил несколько сигарет, пока ехал от Моники, и не заметил.

       — Куренье — это яд, — пропел Иннокентий и бросил пачку в помойное ведро.

       — И как же ты теперь?

       — Буду пить чай с тремя ложками сахара, — попытался пошутить Иннокентий, но рот не пожелал сложиться в улыбку.

       А Настя улыбнулась, и как раз в этот момент позвонили в домофон.

       — А ты у курьера стрельни…

       Настя так по-детски зажала рот кулачком, что Иннокентий не удержался, рассмеялся в голос и даже громче желаемого, потому быстрее ретировался в коридор и уже оттуда крикнул:

       — А это идея!

       Увы, курьер оказался некурящим и долго за это извинялся.

       — Считай это знаком, что пора бросить курить.

       Настя сказала это, открывая коробку, и Иннокентий мог спокойно смотреть на ее дрожащие ресницы. Она чуть расслабилась в предвкушении ужина, а вот он наоборот почувствовал еще большее томление.

       — Настя, можно задать нескромный вопрос?

       Руки девушки замерли на кусочке пиццы, который она начала отрывать, чтобы положить на тарелку. Ухо под волосами вспыхнуло, будто он прямым текстом предложил ей переспать с ним. Нет, он такой вопрос не озвучит. Он задаст другой, который тоже его давно мучает.

       — У тебя ресницы настоящие?

       Он увидел, как дернулась ее грудь — Настя выдохнула, так же тяжело, как и он сам, и рванула на себя кусок пиццы.

       — Это мне от папы досталось. Не ты первый спрашиваешь. Но в основном, конечно, девушки — просят поделиться координатами мастера.

       Она подняла лицо, розово-бледное, и улыбнулась, но уже не по-детски открыто, а как-то по-взрослому затравленно.

       — Красивые ресницы, — произнес Иннокентий полушепотом и протянул Насте пустую тарелку. — Будь я девчонкой, обзавидовался бы. А волосы зачем красишь?

       Настя бросила ему на тарелку кусок пиццы и, забыв про жирные пальцы, схватила висящую у носа прядь.

       — Просто так, — заправила ее за ухо. — По идее, краска давно должна была смыться, но не смывается. А подкрашивать корни я не хочу. Мне плохо с рыжими волосами, да?

       — Нет, не плохо, — Иннокентий почти швырнул свою тарелку на стол. — Извини. Я бестактен сегодня. Забудь. Давай ешь и спать. Завтра рано вставать.

       Она молча взялась за пиццу и смотрела только на нее, а Иннокентий, хоть и старался жевать, но тонкие нити сыра, тянущиеся от пиццы ко рту девушки, намертво приковали к себе его взгляд, и он не мог проглотить даже то, что уже откусил и почти прожевал: в горле стоял ком.

       — Ты насколько ставишь будильник? — спросила Настя, проведя по губам грубой салфеткой.

       Иннокентию потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем его спрашивают: его пальцы так и тянулись забрать у салфетки ее грязную работу.

       — Встанем в восемь. Поспим лишний час, раз до полуночи просидели.

       Настя поспешно схватилась за недопитую чашку.

       — Тогда, может, я утром в душ пойду?

       Он тут же проклял свою цепкую память — представить ее без одежды оказалось предельно просто.

       — Нет, что ты, иди, конечно, сейчас.

       Иннокентий даже затряс головой, чтобы прогнать наваждение. И заодно отругал себя: как неврастеник прямо какой-то…

       — Иди, иди, — подталкивал он гостью словами, хотя хотелось поднять ее со стула руками, прижать к груди и плевать уже на душ. — Нагреешь мне ванную как раз… Шучу! — он снова чувствовал под волосами испарину. — Хочешь, пойду первым? Хочешь?