Победа достается нелегко

— Жень! — крикнул Коржавин. — Жень!

Он готов был кинуться в темную щель на помощь другу, но бросить бревно не мог, не смел.

— Порядок! — в голосе Зарыки звучали веселые нотки. — Вытянул. Ну, малый, и горластый же ты.

Через некоторое время в освещенный ход высунулась голова Зарыки.

— Нате фонарь! Светите!

Коржавин, придерживая бревно, чуть нагнулся, вытянул руку:

— Давай.

Зарыка вложил ему в ладонь круглый фонарик.

— Свети сюда! Вот так.

И снова исчез в темноте. Участковый тронул Коржавина.

— Один немного подержи, пожалуйста. Я дырку больше сделаю.

И, нагнувшись, стал руками разбрасывать обломки досок, разгребать глину.

— Полегче, — закричал снизу Зарыка, — глаза засыпете!

Он протянул в проем ребенка, завернутого в байковое одеяло. Участковый подхватил его. Потом, обдираясь, вылез и сам Евгений. Гимнастерка порвана на спине и вдоль рукава. Волосы и лицо в пыли. Глаза смеются, сияют.

— Порядочек!

Руслан сбросил с плеча бревно. Оно гулко шлепнулось, и в следующее мгновение, то ли от сотрясения, то ли не выдержав нагрузки, затрещал сервант, разламываясь на куски, оседая под тяжестью продольной балки.

А на улице, прислонившись спиной к дереву, сидела узбечка, прижимая к груди ребенка, который сразу утих, и повторяла сквозь слезы:

— Углум!.. Сын!..

Из-за поворота, широко освещая улицу яркими фарами, показалась машина «скорой помощи».

4

Всю ночь на улицах Ташкента пылали костры. Только с наступлением утра, когда из-за снежных гор седого Чаткала взошло солнце и теплыми лучами обласкало город, ташкентцы стали расходиться по своим дворам, палаткам, собираться на работу.

Кое у кого не выдержали нервы. Оказывается, землетрясение не идет на убыль! Неизвестно, что ждет город впереди, наука пока бессильна что-либо предсказать. Кое- кто поверил слухам, что Ташкент должен провалиться, что толща земной коры не выдерживает напора клокочущей огненной магмы, и она все время сокращается. Еще два-три таких толчка — и раскаленная масса вырвется наружу, образуется вулкан, который взорвет и сожжет город. Участь Ташкента будет трагичнее итальянского города Помпеи, засыпанного пеплом во время извержения Везувия…

Не у всех нервы железные. Одни уезжали, потому что негде было жить, дома разрушены. Другие же, поверив слухам, напуганные непрекращающимися подземными толчками, начали увольняться, брать отпуска и, наскоро собрав пожитки, спешили в аэропорт, на вокзал. Милиция и специальные наряды военных патрулей прилагали все усилия, чтобы навести порядок, наладить организованную отправку уезжающих.

Пятнадцатого мая в газетах было опубликовано новое «Обращение ЦК Компартии Узбекистана, Президиума Верховного Совета и Совета Министров УзССР к рабочим, колхозникам, интеллигенции, ко всем трудящимся Узбекистана». В обращении снова подчеркивалась сложность обстановки в столице республики, вызванная непрекращающимся землетрясением: «Сейчас, как никогда, нужны высокая организованность, выдержка, спокойствие, железная дисциплина, решительная борьба против всяких обывательских разговоров и провокационных слухов вокруг стихийного бедствия в Ташкенте».

А в эти же дни в разных городах страны формировались отряды добровольцев, изъявивших желание ехать в Ташкент на строительство нового города. Заводы и организации командировали лучших специалистов, выделяли оборудование, стройматериалы.

Из Сибири шли эшелоны с лесом и сборными домами. В государственном банке был открыт специальный счет — № 170064 «В фонд помощи Ташкенту». Коллективы и отдельные граждане перечисляли деньги, свои сбережения. У пострадавшего города появились миллионы друзей, которые спешили на помощь.

Шестнадцатого мая бульдозеры расчистили часть кукурузного поля в пригороде Ташкента. Здесь состоялся митинг воинов-строителей. В торжественной обстановке был заложен первый камень города-спутника с поэтическим названием Сергели.

Глава двенадцатая

1

Боб Черный Зуб сидел в летнем ресторане парка Победы, столик стоял в глубине, возле зеленой ограды, попивал пиво. Осушив пятую кружку пива, он лениво взял с тарелки теплую алюминиевую палочку с нанизанными поджаренными кусочками мяса, с которого стекали янтарные капли жира.

В летнем ресторане было шумно и тесно. Громко играл маленький джазик. Боб придвинул свободный стул к столу и всем, желавшим занять свободное место, бросал: «Занято!»

— А что, молодой человек, может быть, пустите одного одессита-строителя за ваш уютненький столик?

Голос был удивительно знакомым. Боб повернулся и не поверил своим глазам. Перед ним стоял одесский вор Оська Жигин, по прозвищу Летучая мышь. Летучей мышью его называли лишь за глаза, ибо, услышав такое прозвище, Оська становился бешеным и лез с ножом на обидчика. Сам же Оська любил, чтобы его именовали Летучий голландец.