– О’кей, почему бы нет? Это произошло после истории с Эшли Райт. Твой отец вытолкал моего из семьи, но мой отец продолжал тайком приходить в Локвуд, чтобы увидеться с бабушкой. Как-никак, она была его матерью. Она не могла отказать ему во встречах. И вот однажды отец возвращается разъяренным, мечет громы и молнии. Оказывается, семья, точнее, твой отец согласился передать картины в Хаверфорд для готовящейся выставки. Я не могла понять, почему это так его разозлило. Спросила, в чем дело. В ответ отец стал орать, что твой отец выбросил его из семьи и отнял то, что по праву принадлежит ему. Естественно, отец врал. Теперь-то я знаю: его тревожили не картины, а негативы. Я тогда училась в десятом классе. Мы жили в этом скромном доме, тогда как все вы роскошествовали в Локвуд-мэноре. В школе на меня смотрели свысока. Я была предметом сплетен и разных намеков. Вскоре после этого к нам снова приехал дядя Райкер. Скажу честно: я хотела его. По-настоящему. Думаю, у нас получилось бы, но, едва он услышал про картины, у него зародился план. – Патриша с изумлением смотрит на меня. – Как ты об этом пронюхал?
– Иэн Корнуэлл. Раскололся-таки.
– Ах, милый бедняжка Иэн!
– Ты его соблазнила. Спала с ним, чтобы заручиться его доверием.
– Вин, не будь сексистом. Если бы ты в восемнадцать лет задумал что-то украсть и для этого тебе понадобилось бы спать с охранницей, ты бы не раздумывал.
– Справедливое замечание, – соглашаюсь я. – Даже очень справедливое. Думаю, Рай Стросс и был тем мужчиной в лыжной маске.
– Да.
– Он тебя потом видел. Через много лет. Я про Иэна Корнуэлла. Ты выступала в ток-шоу «Сегодня», рекламируя свою «Абеону».
– Когда я встречалась с Иэном, у меня были длинные волосы. Целых три месяца красилась под блондинку. После кражи я коротко подстриглась и с тех пор ношу короткие прически.
– Корнуэлл до сих пор не уверен, действительно ли он видел свою Белинду. Но даже если бы он был уверен на все сто, что он сможет доказать?
– Вот именно.
– И ты ничего не сказала отцу о краже?
– Нет. К тому времени я уже знала, что Райкер – это Рай Стросс. Он признался. Мы сблизились. Мы даже сделали одинаковые татуировки.
Она поворачивается боком и приподнимает край топика, показывая татуировку: бабочку Tisiphone abeona, которую я видел на фотографиях трупа Рая Стросса.
– А что символизирует эта бабочка?
– Понятия не имею. Это была целиком затея Рая. Он разглагольствовал про богиню Абеону, спасающую молодых. Рай всегда чем-нибудь страстно увлекался. В молодости не понимаешь, насколько тонка грань между яркой личностью и безумцем. Но планирование и осуществление кражи было… – Ее губы растягиваются в улыбке. – Вин, это был такой кайф. Только подумай. Мы беспрепятственно вынесли два шедевра. Это было самым лучшим событием в моей жизни.
– Пока оно не превратилось в самое худшее, – говорю я, подкрепляя слова драматичным изгибом бровей.
– Вин, любишь же ты иногда театральные эффекты.
– И снова в точку. Идем дальше. Когда ты нашла негативы?
– Где-то через полгода. Может, месяцев через семь. Ты не поверишь, но бесценного Пикассо я закинула в подвал. Задняя часть рамы треснула. Когда я попыталась ее починить…
– Ты их нашла, – заканчиваю за нее.
Патриша медленно кивает.
Когда я задаю следующий вопрос, у меня перехватывает горло:
– Олдрича застрелила ты или Алина?
– Я, – отвечает Патриша. – Матери не было дома. Здесь я говорила чистую правду. Я нашла предлог, чтобы услать ее. Мне хотелось поговорить с отцом с глазу на глаз. Я еще надеялась получить объяснение. Но он просто сорвался. Я никогда не видела его таким. Это было как… Знаешь, была у меня подруга, склонная к запоям. Она не просто впадала в ярость. Она смотрела на меня в упор, но не узнавала.
– И такое же случилось с твоим отцом?
Патриша кивает. Ее голос удивительно спокоен.
– Он ударил меня по лицу. Потом по носу и под ребра. Схватил негативы и швырнул в топящийся камин.
– Сломанные ребра, – говорю я. – Это и были следы старых повреждений, которые полиция нашла у тебя.
– Я умоляла его остановиться. Но он меня словно не видел. Он ничего не отрицал. Говорил, что делал и это, и кое-что похуже. Я про негативы, про то, что на них…
– И тогда ты поняла, на что он способен, – говорю я.
– Я бросилась в его спальню. – Судя по отрешенному взгляду, Патриша перенеслась в прошлое. – Он держал пистолет в ящике тумбочки.
Она умолкает и смотрит на меня. Я помогаю ей:
– Ты его застрелила.
– Я его застрелила, – повторяет она. – Я шевельнуться не могла. Просто стояла над его телом, не зная, как быть дальше. Спросишь, что я чувствовала. Замешательство. Полную растерянность. Я понимала: соваться в полицию мне нельзя. Там сообразят, что я украла картины. Они и про Рая узнают, и он угодит в тюрьму на пожизненное. От негативов остался пепел. Где у меня доказательства? И еще. Знаю, это странно прозвучит, но я беспокоилась и о репутации семьи. Об имени Локвудов, хотя нас и вышвырнули. Все равно это наше имя.
– Согласен. Ты говорила, что накануне убийства мой отец приходил к твоему. Это неправда.
– Я пыталась напустить тумана. Извини.