Покачав головой, он со вздохом придвинул к себе документы.
— Ну хорошо. Что у нас тут еще на сегодня… из неотложного…
Затем взглянул на часы, пожевал губами и спросил, обведя присутствующих взглядом поверх очков: — Или обедать пора, товарищи?
В кабинете Мосякова тихо потренькивал джаз Дюка Эллингтона, на столе стояла литровая бутылка виски, в вазочке лежали маслины, а на нескольких тарелках — сыр, орешки и фрукты. Сам резидент был нетрезв и мрачен, и чем более он становился нетрезв, тем более мрачнел. Настроение Огнева тоже нельзя было назвать веселым.
Да и разговор между ними шел довольно безрадостный.
КАБУЛ, СЕРЕДИНА СЕНТЯБРЯ 1979 г
— Не имел он права его арестовывать! — сказал резидент. — Понимаешь? Это натуральный переворот!
Огнев покивал.
— А он и не отпирается. Только уточняет, что поступил так для блага Родины. Мол, корабль тонет, и нужна твердая рука. Но, мол, если советское руководство считает его недостойным, он готов вернуть Тараки все должности. Пусть только его перед этим выслушают в Москве. По-моему, нормальная позиция. И ты сам хорошо знаешь, что как государственный деятель он Тараки сто очков вперед даст…
— Я его очки не считал, — буркнул Мосяков. — Я одно знаю: песни он сладко поет, это точно. Сам поет, а сам, между прочим, теперь уже за министрами гоняется… Мало ему, что Тараки арестовал… Надо, пожалуй, в Союз бедолаг переправить, чтобы он им башки не свернул. Точно! В ящики заколочу — да и…
И махнул рукой, подтверждая серьезность сказанного.
— А что ему оставалось делать? — спросил Огнев, пожимая плечами. — Кто кого в своем доме пытался убить?
— Ты что имеешь в виду? — непонимающе спросил резидент и несколько раз моргнул.
— Покушение на Амина я имею в виду! В доме Тараки!
— Э-э-э! — иронически протянул Мосяков. — Ну да. Ты его слушай. Он еще и не такое расскажет. Покушение! Выдумки. Не было никакого покушения.
Огнев, похоже, хотел что-то сказать, но сдержался.
— А приказ сбивать самолет — был! — продолжал резидент. — Тут уж не откажешься!..
Главный военный советник нахмурился. Ему не хотелось уличать Мосякова во лжи, хотя он точно знал — от посла знал, от Рузаева, — что и покушение было, и резидент при нем присутствовал. «Вот же кагэбэшная сволочь!» — подумал он. Но подумал беззлобно. Он понимал — работа такая. При такой работе в простоте и словечка не скажешь…
Они молчали, занимаясь простыми застольными делами: один сгрыз орешек, другой отщипнул виноградину. Резидент потянулся к бутылке.
— Но дело даже не в том, кто первый начал, — примирительно сказал он, разливая напиток. — Москва его не хочет, вот в чем дело.
— Верно. А почему не хочет? Потому что представительство КГБ в Кабуле заняло сторону Тараки. И чернит Амина в глазах советского руководства.
Резидент хмыкнул.
— Не чернит, а снабжает объективной информацией. Знаешь, что он в последнее время придумал? Загоняют людей в самолет, и над Гиндукушем — рампу настежь. Называется — десантирование. Каково? У него и так руки в крови по локоть, а если его к власти допустить, что будет?
— Они с твоим любимым Тараки — два сапога пара, — отмахнулся Огнев. — Тараки мало крови пролил? Целыми кишлаками людей расстреливал! Живьем в шахты кидал! Ты бы и об этом сообщал подробней…
Резидент усмехнулся, покачивая в ладони стакан и заставляя искриться его содержимое.
— Даже если я во всем виноват, это дела не меняет: Москва Амина не хочет. Брежнев Амина не хочет. Амин это знает. И все его речи — для отвода глаз. А на самом деле у него теперь один ход. Один. Давай выпьем, потом я тебе скажу, какой именно.
— Давай, — согласился советник.
Резидент отдышался, сжевал ломтик хурмы. Затем поднял указательный палец кверху пистолетом, медленно опустил его до горизонтального положения и, протянув вперед, сделал губами звук:
— Пу!
Огнев задумчиво опустил голову. Между тем резидент говорил, и по мере развития его речь менялась от вкрадчивой до громовой.
— Понимаешь? Только один ход! И когда он его сделает, начнется пьеса Гоголя. Со слов: «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!». Ну-ка, Ляпкин-Тяпкин, отвечай! Как мог ты допустить расправу над лидером Апрельской революции? Почему не сохранил жизнь большого друга Советского Союза и лично Леонида Ильича Брежнева? Который твердо обещал, между прочим…
Огнев свел брови и покачал головой. Его пальцы поигрывали винтовой крышкой от бутылки виски — то поставят на донышко, то положат на бок.
— …обеспечить безопасность товарища Тараки! И что же будет с авторитетом Генерального секретаря ЦК КПСС?! Как с этих пор мир должен относиться к его слову?! Кто ему теперь поверит?! Отвечай, проклятый Ляпкин-Тяпкин, предатель и бездельник!
Огнев в сердцах пристукнул крышкой по столу и буркнул:
— Тебе бы на сцену!..
— А сроку, Митрофаныч, у нас неделя, — устало и доверительно сказал резидент. — Не больше. Уж поверь… Так что давай теперь в одну дуду дудеть. Потому что если Амин Тараки грохнет, твоя голова наравне с моей полетит!..
Советник молчал.
Сопя, резидент разлил остатки.