Победитель

Ну, это уж было слишком! Как гром с ясного неба! За кульман! Да представляет ли она, каково это — работать конструктором и вдобавок быть писателем?! Где писать?! Когда?! На кухне по ночам?!

— Подумаешь, — отвечала она. — Платонов не чурался! Кафка вообще всю жизнь в банке просидел! О чем ты будешь писать, если выйдешь сейчас в профессионалы?! Ты же не Дюма, Бронников! И не Бальзак! Ты выдумать ничего не можешь! Ты — акын!

Он просто обомлел от этого оскорбления, а она продолжала гнуть свое:

— Что вижу — то пою! Тебе видеть надо, видеть! А что ты из-за своего писательского стола будешь видеть?! Телевизор?! Газету?! На встречи с трудовыми коллективами станешь ездить?! Много ты там разглядишь!.. И потом — ты же собирался про Ольгу Сергеевну писать!

Этого совсем уже терпеть было нельзя — она ему будет указывать, что писать, когда, про кого! С ума сойти! Кому рассказать — не поверят!.. То есть обнаружилось такое непонимание, такая пропасть между ними, что дальше уж было дело только за временем — и довольно коротким…

Звонок затрындычил. Кира открыла дверь, отступая в глубь ярко освещенной прихожей. Визжа, Портос кинулся в ноги, стал прыгать, норовя лизнуть не лицо, так руку.

— Тихо! Тихо! — Бронников ерошил ему загривок, и пес крутился юлой и скулил. — Тихо!

От Киры он ожидал услышать что-нибудь совсем нейтральное — вроде «Привет!» или «Добрый день!», — но вместо этого она ахнула и сказала:

— Господи! Бронников!

Должно быть, он и впрямь чувствовал себя то ли растерянным, то ли попросту несчастным — во всяком случае, вместо того чтобы весело отшутиться, только скривился, неловко попытавшись выдать свою гримасу за улыбку.

— Ну и видочек, — протянула Кира, испытующе его рассматривая. — Ты пьешь, что ли?

— Я? — удивился Бронников. — Нет, не пью… то есть пью, да. Но не больше, чем обычно.

— Ничего себе!.. Краше в гроб кладут, — заключила она.

Он бы ей, конечно, рассказал, но… Рассказывать ничего не хотелось, потому что… да просто потому что неприятно рассказывать о своих поражениях, а вся эта нелепая история — начиная с появления в иностранном журнале отрывков из его романа — являлась, конечно же, поражением. Все равно узнает, конечно… стороной, как говорится… земля слухом полнится… на чужой роток не накинуть платок… мели, Емеля, твоя неделя… ну и еще десяток столь же радостных поговорок русского народа можно привести…

— Да ты не переживай уж так, — сказала она. — Все еще наладится.

— Что наладится? — переспросил Бронников, пожав плечами с таким видом, что любому бы стало понятно: у него и так все в порядке, а если что не в порядке, так не стоит уделять внимания столь ничтожным пустякам.

— Сучку твою толстомясую вчера встретила, — вздохнула Кира.

Бронников внутренне скривился — это редко бывало, но все же его всегда коробило, когда Кира начинала сквернословить. Однако проявить наружно не посмел.

— Это Збарскую, что ли? — переспросил безразлично, даже еще будто слегка морщась от недопонимания: какая еще такая сучка?

— Ну да. Она и напела.

— А-а-а… — несколько смущенно протянул он. — А что напела?

— Что договор твой аннулировали.

— Ишь ты… Все знает.

— При ее проходимости это не фокус, — урезонила Кира. — Скажи, а зачем ты рассказ в «Континент» отдавал?

— И это знает? — удивился Бронников. — Вот зараза!..

— То есть все-таки отдавал? Нет, ну а какой смысл-то был? Уж если отдавать туда, так позже надо было, романом. А так только подставился лишний раз…

— Я не отдавал, — хмуро сказал он.

Теперь Кира удивилась.

— А как же?

— Не знаю… Я кусок этот давал читать кое-кому. Ну и, видать…

— Видать, — вздохнула Кира. — Как был ты, Бронников, дерёвней, так и остался… Ну ладно, не расстраивайся. Правда. Дело же не в этом. И договоры еще у тебя будут. Тебе сейчас надо как-то пережить это все… Из Союза хоть не исключают?

— С какой стати меня исключать? Не те времена! — бодро сказал Бронников, почувствовав, как затылок тронуло совсем не бодрящим холодком: он уж и сам об это сколько раз думал. — А договоров их мне теперь и на дух не нужно!

Она молча подняла брови.

— У меня же рукопись-то попятили, — пояснил он равнодушным голосом.

Кира ахнула, по-бабьи поднеся ладонь ко рту.

— То есть как попятили?!

— Так и попятили… Контора Глубокого Бурения,[21] сама понимаешь… Да неважно… ну их к черту, сволочей!.. Теперь то, что в «Континенте» напечатано, — единственное, что осталось. Только у меня этого журнала нет… Это я к тому, что придется все с самого начала. Так что некогда мне с их договорами… Ладно, что мы тут! На вот, держи.

Все еще качая головой, Кира взяла протянутую сумку, машинально заглянула.

— Ого, какой автотранспорт! Ну, Лешка будет рад до полусмерти! — Потом снова посмотрела на него и сказала: — Нет, ну какие сволочи!.. А то хочешь, поехали вместе. Новый год все-таки… И собака вон скучает.

Портос, сидевший перед Бронниковым и с широченной улыбкой евший его чернющими своими глазами, вскочил и снова принялся призывно скулить — мол, что там, в самом деле! поехали! а то и вовсе оставайся!..