- Поезд подходит, сэр, - сказал он по-французски. Мистер Уилер встал.
- Mademoiselle! - позвал он. Кельнерша подошла к столу. - Сколько с меня за вино?
- Семь франков.
Мистер Уилер отсчитал восемь франков и положил их на стол. Потом надел шляпу, пальто и вышел вслед за носильщиком на платформу, где по-прежнему падал снег.
- Au revoir, mademoiselle! - сказал он. Кельнерша оглядела ему вслед. "Вот урод, - подумала она. - Урод, да еще какой противный. Триста франков за такой пустяк. Сколько раз я это делала даром. Да и негде тут. Если б у него хоть капля соображения была, он бы понял, что тут негде. И негде и некогда. Триста франков. Ну и чудаки эти американцы".
Стоя на асфальте платформы возле своих чемоданов, сквозь хлопья снега глядя на огни приближающегося паровоза, мистер Уилер думал о том, что развлечение обошлось ему очень недорого. Кроме обеда, он истратил всего лишь семь франков на вино и франк на чаевые. Хватило бы семидесяти пяти сантимов. Жаль, что он не ограничился семьюдесятью пятью сантимами.
Швейцарский франк равен пяти французским. Мистер Уилер направлялся в Париж. Он был очень расчетлив, и женщины его не интересовали. На этой станции он бывал раньше и знал, что наверху там помещений нет. Мистер Уилер никогда не рисковал.
В буфете на станции было тепло и светло; тщательно вытертые столики блестели; на некоторых были скатерти в белую и красную полоску, а на других скатерти в белую и синюю полоску, и на всех стояли корзинки с соленым печеньем в бумажных пакетиках. Стулья были деревянные, резные, с залоснившимися от времени, но удобными сиденьями. На стене висели часы, в глубине была оцинкованная буфетная стойка, а за окном шел снег. За столиком под часами двое носильщиков пили молодое вино.
Вошел третий носильщик и сказал, что Восточно-симплонский экспресс идет из Сен-Мориса с часовых опозданием. К столику мистера Джонсона подошла кельнерша.
- Экспресс на час опаздывает, сэр, - сказала она. - Может быть, выпьете кофе?
- Если вас не затруднит.
- Простите? - переспросила кельнерша.
- Хорошо, дайте мне чашку кофе.
- Пожалуйста, сэр.
Она принесла кофе из кухни, а мистер Джонсон повернулся к окну и стал смотреть, как падает снег на освещенную платформу.
- Вы говорите еще на каких-нибудь языках, кроме английского? - спросил он кельнершу.
- Как же, сэр! Я говорю по-немецки, по-французски и на местных диалектах.
- Хотите что-нибудь выпить?
- Нет, что вы, сэр. Нам не разрешается пить с посетителями.
- Может быть, сигару?
- Нет, что вы, сэр. - Она рассмеялась. - Я не курю, сэр.
- Я тоже, - сказал Джонсон. - Это дурная привычка.
Кельнерша отошла от стола, а Джонсон закурил сигарету и стал пить кофе. Часы на стене показывали без четверти десять. Его часы немного спешили. Поезд должен был прийти в десять тридцать; час опоздания, - значит, он будет в одиннадцать тридцать. Джонсон подозвал кельнершу.
- Signorina!
- Что вы желаете, сэр?
- Вы бы не согласились поразвлечься со мной? - спросил Джонсон.
Кельнерша покраснела.
- Что вы, сэр!
- Я не думал ничего дурного. Вы не составили бы мне компанию - пойти посмотреть ночное Веве? Если хотите, пригласите подругу.
- Я не могу уйти отсюда, - сказала кельнерша. - Ведь я на службе.
- Я знаю, - сказал Джонсон. - Но, может быть, вы кого-нибудь поставите за себя? Во время Гражданской войны это часто делалось даже мобилизованными.
- Нет, нет, сэр. Я сама должна быть здесь.
- Где вы изучили английский язык?
- На курсах Берлица, сэр.
- Расскажите мне о них, - сказал Джонсон. - Там, должно быть, учились большие шалопаи? Приставали, наверно, с нежностями? Много среди них было франтов? Не приходилось ли вам встречать Скотта Фицджеральда?
- Простите?
- Я хотел бы знать, считаете ли вы студенческие годы лучшими в вашей жизни? А какую команду выставили курсы Берлица прошлой осенью?
- Вы шутите, сэр?
- Чуть-чуть, - сказал Джонсон. - Вы славная девушка. Так не хотите со мной поразвлечься?
- Нет, нет, сэр. Что-нибудь вам еще подать, сэр?
- Да, - сказал Джонсон. - Принесите мне, пожалуйста, карту вин.
- Сию минуту, сэр.
С карточкой в руке Джонсон направился к столу, за которым сидели носильщики. Они оглянулись на него. Все трое были пожилые люди.
- Wollen sie trinken?[1]
- спросил он. Один из них кивнул головой и улыбнулся.- Oui, monsieur[2]
.- Вы говорите по-французски?
- Oui, monsieur.
- Что же мы будем пить? Connais vous des champagnes?[3]
- Non, monsieur[4]
.- Faut les connaоtre[5]
, - заметил Джонсон. - Fraulein! - окликнул он кельнершу. - Мы будем пить шампанское.- Какое вам угодно, сэр?
- Самое лучшее, - сказал Джонсон. - Какое тут самое лучшее? - обратился он к носильщикам.
- Le meilleur?[6]
- спросил тот, который заговорил первым.- Непременно.
Носильщик вытащил из кармана золотые очки и стал смотреть карту. Он провел пальцем по четырем напечатанным на машинке строчкам с названиями и ценами.
- "Sportsman", - сказал он. - "Sportsman" - самое лучшее.