Когда ничего не произошло, я подползла к фигуре богини и, схватив жертвенный клинок, полоснула по запястью, обагряя алтарь кровью. Наша богиня не требовала таких подношений, но в исключительных случаях к ним можно было прибегать. Кровь хлынула богине под ноги, стекая в желоб, окрашивая белый камень уже привычным алым.
Стало темно, и без того серый безжизненный свет храма истончился, сделавшись плоским, словно ненастоящим. Это была не ночь, а просто
Исполинская фигура богини налилась цветом и жизнью. В последнюю очередь дрогнуло трещинами и зашевелилось лицо. Я ожидала гнева. Хоть Фригг и была милостива к детям своим, но и добрые богини гневаются, если их оторвать от дел. Красные губы огромной фигуры разомкнулись, и я съежилась.
– О-о-ох, – выдохнула Фригг. – Давненько же это было…
И хоть лицо богини было высоко, почти под потолком храма, я почувствовала, как воздух вокруг закружился от ее вздоха, будто поднялся ветер. Фригг приподняла огромную ногу и пошевелила пальцами. Я в ужасе отскочила, боясь, что она раздавит меня, словно муравья. Богиня опустила ногу, сотрясая пол храма, и поднялась со своего места, но тут же задела головой купол. Все вокруг затряслось, загромыхало, с потолка посыпалась кладка. Я в страхе съежилась на ступенях, забыв все свои горести и беды. Мне совершенно точно через секунду придется проститься с жизнью, и я уже не помнила, что сама хотела умереть как можно скорее.
– Нет, – проскрежетала, словно камень о камень терся, богиня. – Так дело не пойдет. Зачем они соорудили
И под моим ошеломленным взглядом Фригг начала уменьшаться.
Став почти обычного размера, она распрямила спину, поведя головой, словно наслаждалась радостью размять затекшие от долгой неподвижности мышцы. И наконец ее взгляд остановился на мне. Я хотела, чтобы в ступенях образовалась трещина, которая сможет поглотить мое тело. Разом вспомнились и неподобающая нагота, и разводы засохшей крови на теле, и весь ужас, который сейчас придется произнести. Признаться во всех своих злодеяниях.
– Дитя, – прошелестела Фригг, медленно подходя ко мне. Она шагала осторожно и говорила так, словно отвыкла от звучания своего собственного голоса. – Ты ли взывала ко мне?
– Я, милостивая богиня, – пискнула я в ответ, но тут же, устыдившись трусливого, недостойного дочери ярла поведения, заставила мышцы разжаться и приняла коленопреклоненную позу, что выглядело, полагаю, ужасно нелепо. – Меня зовут Хельга, я дочь ярла Ивара Длиннобородого, хозяина твоего драккара.
– Ах, Мидгард, – промолвила богиня. – Давненько я не бывала в этом мире.
Я не поняла, что она хочет этим сказать. Будто бы был какой-то другой мир. Но она богиня, а мысли их неподвластны обычным людям.
– Что же заставило тебя принести жертву крови, дитя мое? – продолжила Фригг, и голос ее налился силой.
Осознание, от которого меня отвлекло явление богини, вдруг разом обрушилось, как волны беспощадного моря. Я была чудовищем, растерзавшим свою семью. Меня следует казнить, клеймить позором и отправить мою душу неприкаянной скитаться по Мидгарду. Давясь рыданиями и слезами, я рассказала богине все, что кашей мешалось в моей голове.
Я знала, помнила, что теперь ношу шкуру зверя. Мою память раскаленным клеймом жгли белозубая улыбка и падение в море, но стройность мысли покинула меня. Голова пульсировала болью, а от невозможности вспомнить все детали мной овладевала звериная ярость. Тело тряслось и вибрировало, я балансировала на грани.
Богиня, вначале слушавшая с отстраненным, но благостным выражением лица, сначала поджала губы, а потом нахмурилась.
– Как ты уверена, что превращаешься в зверя, если толком ничего не помнишь? – спросила она. – Возможно, на ваш драккар напали, родных убили, а твои воспоминания спутались от пережитого ужаса.
– Нет! – рыкнула я и сама испугалась своего гнева. Повысила голос на богиню!
Но она заинтересованно посмотрела на меня, без злости, без ярости, направленной на мелкую сошку, которая посмела раскрыть пасть на… на… главного. Я глубоко вдохнула и задержала дыхание, чтобы успокоиться. Выдыхала я медленными толчками, считая про себя.
– Да? – богиня выгнула бровь, сделав шаг в мою сторону, и ее следующие слова хлестнули меня раскаленной плетью презрения: – А мне кажется, ты врешь. Вызвала меня, чтобы что? Потешить свое ничтожное человеческое эго?