Ну а пока опять вернемся к событиям 1942 года. После столь ужасающих поражений на южном фланге советско-германского фронта против 900-тысячной неприятельской группировки — групп армий «А» и «Б» (1200 танков, 17 000 орудий, 1640 самолетов)[387]
осталось 1,7 миллиона красноармейцев (2300 танков, 16 500 орудий и минометов, 758 самолетов) Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов[388].Итоги весенне-летней кампании 1942 года нагляднее всего иллюстрируют цифры потерь, в общем-то, мало, чем отличающиеся от результатов годичной давности. Красная Армия с 1 апреля по 30 июня, согласно нынешним официальным данным, недосчиталась погибшими и пропавшими без вести 842 898 человек[390]
. В соответствующий список германской армии за тот же период попало около 94 000 военнослужащих, включая потери в Африке, Западной Европе и от партизан на оккупированных территориях[391].Соотношение страшное. Но реальность выглядела еще страшнее. Степи на сотни километров усеяли трупы советских солдат, а по ту сторону передовой на пыльных дорогах южно-русской равнины растянулись бесконечные колонны пленных красноармейцев. Для сравнения заметим, что, согласно официальной советской статистике, за первый год войны в плену оказалось всего 17 285 солдат германской и союзных ей армий[392]
.Если отрешиться от уже устоявшихся традиционных оценок и попытаться объективно проанализировать все вышеизложенное, то напрашивается неожиданный вывод, что один из главных устоев нашей историографии «о параноидальном сталинском недоверии к мудрому руководству Красной Армии в начальный период войны» — не соответствует действительности. Этот тезис был рожден в хрущевскую «оттепель» и получил права аксиомы в горбачевскую «перестройку». То есть, тогда, когда еще здравствовало большинство генералов и маршалов военной поры, которым по вполне понятным причинам было выгодно списать свои ошибки и неудачи на мертвого «отца народов».
Конечно, свирепый «кремлевский горец» представлял собой малосимпатичную личность. И, по большому счету, не верил никому. Однако, внимательно присмотревшись к требованиям, предъявлявшимся им в 1941–1942 годах к советской армейской верхушке, нельзя не признать, что в известном смысле Сталин в то время не недооценивал, а наоборот — переоценивал таланты своих полководцев. Ведь он ожидал от них, — учитывая астрономический перевес Советского Союза в людях и технике, — выполнения вполне заурядных по степени сложности задач, которые оказались отечественным генералам явно не по силам. Конечно, расстрелы многих высоких чинов после поражений в первых боях 1941 года, отвратительны с любой точки зрения, однако, если вспомнить о паранойяльных чертах личности Сталина, они, скорее всего, объяснялись именно неверием вождя в то, что при таком колоссальном преимуществе в силах, которыми располагали его стратеги, сражения проигрывались ими неумышленно.
Лишь летом 42-го «хозяин», видимо, понял, что злого умысла здесь не было. Просто таков общий уровень профессионализма в его армии. И других генералов все равно взять неоткуда.