- Да, тю на тебя, Богдан. Стихами заговорил. Садись уже - да меньше болтай.
2. Утренние посиделки
Тишовская площадь была плотно заполнена народом. Меня так сдавило со всех сторон, что трудно было дышать. Это же надо - сколько люду привалило! И всё знакомые лица: друзья, товарищи, коллеги по работе, соратники по помаранчевому майдану, школьники, студенты медучилища, даже русинские гвардейцы вместе с возвышающимся над толпой Степаном, тоже стояли маленькой плотной кучкой под черно-красным флагом. И Мыкола из банка тоже крутился под боком, пытаясь мне что-то сказать. Но стоял такой шум, что я ничего не слышал. Странно, ведь его, кажется, застрелили на границе, а он здесь. Все смотрели на невысокую трибуну, где под жёлтым флагом выступал с речью какой-то низенький толстый человечек, ужасно напоминающий мне кого-то до боли знакомого. Да это же Богдан! Давай Богданчик, зажигай народ! Только чего это тебя так плохо слышно? Такой шум вокруг. Тихо люди, тихо. Богдан видимо понял, что его здесь никто не слышит и, безнадёжно махнув рукой, уселся на табуретку. В его руках появился баян и он начал перебирать кнопочки инструмента, широко разевая рот. Сначала опять ничего не было слышно. Но постепенно сквозь невообразимый шум стали долетать какие-то отдельные визгливые звуки и слова: "... на балу ли, на пиру ли, на охоте слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте, ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла, слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте...." Ну здрасьте - нашёл о ком и где петь, ненормальный бард. Я попытался знаками показать Богдану, чтобы он перестал петь, не выдавал себя. Руки так плотно были затиснуты окружающими, что я прилагал отчаянные усилия, чтобы их вытащить. Наконец-то мне это удалось. Я медленно поднял руки вверх, сбросил с себя давивший бушлат и окончательно проснулся.
От не по-осеннему яркого солнца под толстым бушлатом стало жарко, но голову приятно обвевал свежий ветерок, тянувшийся от верховий ручейка. Я повернул голову и увидел Богдана сидящего на пенёчке и самозабвенно наяривающего на баяне: "На балу ли, на пиру ли, на охоте ходят слухи о бесстрашном Дон Кихоте. Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла!"
- Ты что же это поешь неуставные песни легиню Богданэ на москальской мове?
- Дурак ты Володька и не лечишься. Это же классика! Я ж не Аллу Пугачёву пою, а великую классику на русском языке. И вообще - осточертела мне вся эта романтика - все эти леса, посты, автоматы, идеи каких-то фюреров и фивныков. Эх, сейчас бы очутиться в своей родной квартирке, завалиться на мягкую кушетку и почитать что-нибудь типа "Истории Украины" Крипьякевича или Ореста Субтельного. Hет, нет, что я говорю - Боже сохрани от истории, тем более Украины. Нет, возьму лучше "Мифы древней Греции", или что-нибудь повеселее - например, Руданского, Остапа Вишню... А, ничего бы я не читал - прошлого не вернёшь, где моя Оксана, где моя жизнь загубленная.
Богдан уже почти плакал и последние слова уже кричал резким незнакомым, подвывающим криком. Из будки любопытно высунулась красная рожа немолодого дядьки с горшком спутанных со сна грязно-серых волос. Рожа обвела нас с Богданом багровыми не проспавшимися глазищами и снова спряталась в домик. Богдан отвернулся от меня, и я видел только его почти белый затылок. "Где же они легени, бойцы русинской республики, - подумалось мне, - одни старики". Богдан успокаивался: "Володя, а помнишь Оксану?"
- Ну а как же, Богданэ, как же не помнить. Такая замечательная женщина - красивая, весёлая, усмешливая. Была.... Царство ей небесное.
Оксану, последнюю жену Богдана, я конечно помнил. Когда от него ушла предпоследняя подруга, то все думали, что теперь Богдан больше никого не найдёт, не женится никогда. Ан нет! Вдруг появилась эта Оксана - пожилая вдова, привозившая молоко из села в наш магазинчик. Чем она понравилась такому рафинированному интеллигенту как Богдан? Но, меньше чем через два месяца Оксана из села переехала на квартиру к Богдану. Бросила женщина своих двух взрослых сыновей, крепкое хозяйство, внуков, наконец. Но не благоволили небеса к благодушному философу Богдану. Ну, никак там не хотели, чтобы он вполне заслуженно получил наконец-то семейное счастье и благополучие. Через два года случился у Оксаны рак. Она очень быстро отболела свой срок и умерла. Съездили мы хоронить её в село всей геологосъёмочной партией и выглядели там, среди мадьяризованных украинцев, как марсианские пришельцы. Для городских жителей похороны в селе - это тоска вдвойне: глухое одинокое кладбище среди унылых полей разжиженной бесконечными дождями панонской глины. Богдан с виду остался прежним невозмутимым "вуйком-бандуристом", но душою (знали об этом немногие) стал сильно тосковать. Вот и сейчас после моего энзэшного спирта случился у него, по-видимому, очередной приступ вселенской тоски. Я-то после "пригощання" отдохнул и про?снулся свежим, как огурчик, а он только-только выходил на второй круг.
- Ты что, Богдан, добавил, что ли? Не забыл что "занадто - то не здраво?"