Побег [СИ]

Преградившая нам путь, пока еще бурная, полноводная по-весеннему река, принесла нашему отряду неожиданное спасение. Мы заметили, как ниже по течению к берегу причалил местный рыбак и, вытащив на камни свою лодчонку, с веслами на плече исчез в кустах… Было очевидно, что бурную реку эту с лошадьми нам не осилить, а оставаться на берегу было смерти подобно, и я вместе с Давыдовым и Громыко привязав бедных, преданных животин к осине, забрались в лодку и, оттолкнувшись от берега, отдались на волю волн и Божьему расположению к нам… Простите нас, лошадки… Надеюсь, вас найдут скорее наши преследователи, чем оголодавшие волки или рыси…»

Гридин кое-как слепил из ивовых ветвей нечто схожее с мордой, побросав в нее остатки мяса и костей, и далеко, насколько хватило сил и бечевки, закидывал ее в воду. Хоть какое-то, но дело, удерживающее его возле практически освободившейся ото льда реки… Теперь Савва, как бы на «законных основаниях» (как же, ловля рыбы дело нужное, все лучше, чем дома в четырех стенах сидеть), блаженно щурясь, часами поглядывал на черную воду с большими ледяными кляксами, медленно проплывающими мимо него… На мясные объедки рыба зарилась редко, но зато теперь практически каждый вечер Савелий варил крупных раков до оранжевого свечения и ел их, запивая черным травяным настоем…

Все бы хорошо, но одуревший от одиночества зэка чувствовал, что еще немножко, совсем чуть-чуть, и он сойдет с ума…

А тут еще проклятый казак со своей нескончаемой, унылой песней…

11.

«Товарищам моим совсем плохо. Я не врач, но мне кажется, у них все признаки гангрены. Вокруг ранок от дроби огромные, с ладонь, багрово-сизые пятна, от ран дурно пахнет. Жар…

Отсутствие весел сказывается на скорости хода лодки. Первое время я еще пытался подгребать ладонями, но поняв тщетность подобных действий, плюнул и, пересев на нос лодки, лишь иногда с трудом направлял лодку в ту или иную протоку, коими богата эта безымянная река. Молю бога, чтобы нам не попались пороги, без весел мы просто приговорены…

Сколько дней мы плывем — я уж точно и не скажу…

Сегодня ночью умер Давыдов Емельян.

Я спал и не видел этого, но обнаружив его тело, изогнутое дугой на дне лодки, догадался, что он страшно мучился перед кончиной…

Громыко Алексей пока еще жив, но бредит не переставая, плачет и зовет матушку…

Господи, упокой душу усопшего раба твоего Емельяна, а нам дай шанс выжить… Голова кружится, ежеминутно хочется пить… Боюсь, что и у меня жар…

Лодку прибило к берегу, и я, увидев шедшую от песка тропку, пошел по ней… Каково же было мое удивление, когда на небольшой поляне, совсем недалеко от реки, я увидел старенькую часовенку и небольшой домик поблизости от нее. Господи, неужели там люди? Православные?…

Скит оказался заброшенным, хотя и не разграбленным. Хорошо хоть это… Перенес Алексея Громыко в дом, а Емельяна в часовню…

Передохну, и займусь похоронами… Спасибо тебе, Боже, за милость твою… Спасибо».