Побег в Секвойю

— Загляни внутрь, — шепчет Абель. Меня начинает подташнивать. Если я сейчас туда загляну, то увижу то, что потом навсегда останется в моей голове. Одним глазом я прижимаюсь к окну.

Внутри находится ярко освещенный стационар, со стоящими в два ряда друг против друга кроватями, на которых лежат крепко связанные люди, одетые в изношенные рубашки.

У всех изо рта и из носа торчат шланги, а в руки вставлены иглы от капельниц. Все это присоединено к шипящим аппаратам рядом с кроватями.

В помещении раздается громкий писк. Медсестра вскакивает из-за стола и спешит к одной из кроватей, чтобы что-то подкрутить в аппарате.

Писк сменяется стоном. Сестра равнодушно смотрит на кровать и возвращается к столу.

Я опускаюсь на землю рядом с Абелем.

— Ничего не понимаю, — говорю я.

— Это испытательная лаборатория. Наблюдая за функциями органов, они установят им точный рацион кислорода. Таким образом, Ваня исследует, какие химические условия могут предотвратить удушье.

Я снова заглядываю внутрь, чтобы найти Мод и Брюса, но все находящиеся там выглядят одинаково истощенными, так что лица невозможно узнать.

— Как долго они оставляют их в таком состоянии? — Абель медлит с ответом, и я в конце концов даю сама себе ответ. — Они проводят эксперименты над людьми до тех пор, пока они не умрут? — В принципе я этого и ожидала, но уверенность в чем-то, это все-таки другое. — А как Ваня объясняет другим полнейшее исчезновение этих людей и то, что их никто никогда больше не видит?

— Ты же слышала, что она рассказывала в оранжерее. То, что учредители посвящают их жизни медитации, и их энергию нельзя загрязнять.

— И люди ведутся на это?

— Некоторые да, а другие даже и не задумываются об этом. — Меня это не удивляет, звучит не невероятней той идеи, что деревья могут расти только в биосфере. Люди поглощают то, что им подадут.

— Там еще кое-что, — говорит он и ползет к другому окну.

Комната заполнена кроватками для младенцев и манежами. В кресле-качалке спит медсестра с младенцем на руках.

Дети плачут, пыхтят и апатично лежать. Никто из них не подключен к шлангам, но большинство из них усеяны приклеенными пластырями и синими пятнами.

Св изгом ребенок садится в кроватке, глаза полны слез. Медсестра открывает только один глаз.

— Тссс, — шипит она.

— Они начинают с пятнадцати процентов кислорода в воздухе, — шепчет Абель, — а затем опускаются все ниже, пока дети не подают признаков удушья. Затем их подключают к кислородному ящику. Тренировка.

Я снова смотрю в комнату. Все младенцы пристегнуты к кроваткам.

— Где же матери? — спрашиваю я. Младенец той девочки из памяти тоже здесь?

— Ваня верит, что все эти дети принадлежат ей. Матери остаются в главном здании. Более взрослые дети живут этажом выше. Если они доживают до двенадцати лет, они тоже переходят в главное здание. Ваня занимается этим уже восемь лет. Она верит, что выращивает более превосходящую человеческую расу.

— Она безумна.

Тень внутри направляет на нас свет.

— Нам нужно было оставить шторы, — говорит грубый голос. Свет становится тусклее. Я вжимаюсь в стену.

— Ты привел Джо сюда и уговорил нас остаться, несмотря на то, что ты знал об этом, — шиплю я.

— Джо нужно было где-то родить младенца. И весь размах не был до конца мне ясен, пока Джо не рассказала мне обо всем несколько дней назад.

— Она знала?

— Макс поведал ей об этом, после ее возвращения, с огромным удовольствием, — с отвращением рассказывает он.

— И что теперь? — спрашиваю я. Окна слишком узкие, чтобы попасть в здание, и нам вряд ли удастся просто так прогуляться через дверь.

— У Макса есть ключи, — говорит он. — Если бы могли их получить... — он не успевает договорить.

— Это должно быть шутка? — Макс не тот тип, который оставляет ключи лежать на открытом месте.

— Это единственная возможность, Алина, — говорит он. Он звучит решительно, однако ему легко говорить, так как его жизнь не поставлена на кон.

— Итак, если мы делаем это, мы не оставляем никого из основателей. А детей тем более.

Абель таращит на меня глаза.

— Что? Нет. Мы вряд ли сможем вынести их всех. Тогда нас определенно схватят.

Я останавливаюсь, так как младенец начинает плакать. Крик становится громче и громче, пока не стихает совсем, а затем и ночь снова успокаивается.

— Ты веришь, что мы поможем тебе спасти Джо и больше никого? — Абель качает головой, осознавая свою вину.

— Ты все это время был влюблен в нее? — спрашиваю я.

Он вздыхает.

— Это совсем не так. Джо — моя лучшая подруга. Я знаю ее всю жизнь. У нас с тобой никогда не было времени познакомиться поближе. Если бы мы это сделали...

Мне хочется сказать Абелю, чтобы он шел к черту. Если он думает завлечь меня таким обещанием, то он действительно меня не знает.

— Давай вернемся назад, пока кто-нибудь не заметил, что нас нет, — говорю я. — Завтра я скажу всем, что нужно делать.

Мы спешим через дверь, обратно в главное здание. Абель крепко держит меня за руку. Его прикосновение заставляет мое сердце биться быстрее, и я готова сама себе дать пощечину за это.

— Почему ты все время строишь из себя человека, прошедшего огонь и воду? Тебя нелегко любить.