Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество (сборник)

Третий вывод уже по существу трансакционных издержек как издержек социального трения. Он сводится к тому, что человек не очень умен, ограничен, не очень честен, оппортунистичен, не имеет постоянства воли. А преступник тоже человек. В результате долгое время было непонятно, почему некоторые на первый взгляд эффективные меры не снижали преступность.

Дело в том, что у наказания есть разные функции, и эти функции эффективны в разных случаях. Еще Достоевский сказал, что если вы одного негодяя соедините с другими негодяями и заставите их заниматься бессмысленным трудом, то вряд ли из этого получатся честные, благородные люди. Между тем есть случаи, когда изоляция имеет смысл. Говоря экономическим языком, это когда предложение преступления неэластично по «цене», по наказанию – например, когда преступник психически больной человек, маньяк.

Самый сложный вопрос – имеет ли смысл смертная казнь. В 1975 году американский экономист Айзек Эрлих доказал, что смертная казнь предотвращает убийства. Потом, в конце XX века, оказалось, что введение или отмена смертной казни на самом деле никак не влияет на преступность. То, что не учтено у Эрлиха, касается понимания трансакционных издержек. А именно: суд может ошибаться.

В принципе, ошибки бывают двух видов. Во-первых, систему можно построить так, что виновный точно получит наказание, но пострадает и некоторое количество невиновных. Можно и наоборот: чтобы невиновных не наказывали никогда, зато преступники иногда уходили от ответственности. Идеальную систему построить нельзя: совершенство в этом мире невозможно. Система всегда будет перекошена либо в одну, либо в другую сторону. Здесь важно помнить, что люди не только склонны ошибаться, но иногда ведут себя заведомо нечестно, оппортунистически. Философский ответ на вопрос, какая из систем лучше, есть только в случае смертной казни: невинно осужденного можно отпустить, заплатить компенсацию, а покойника не вернешь. Так что в этом споре Европа пока побеждает Америку.

Если говорить в целом о праве, европейская экономическая система предпочитает англо-американскую систему прецедентного права. Континентальное право построено на доверии законодателю, тогда как он болен теми же болезнями, что и его избиратель. Он тоже человек: склонный ошибаться, порой нечестный. Из этого следует: чем меньше решений принимается заранее, тем эффективнее система. А в прецедентном праве ситуация другая: возник конфликт – возникло судебное решение, а нет конфликта – и решения не надо, люди, может быть, и сами договорятся. Отсюда дружная поддержка, оказываемая этой системе экономистами.

Основы квертиномики

Полвека назад существовала гипотеза, что общественные институты конкурируют, самые эффективные побеждают, и потихоньку идет выравнивание развития стран. Эта гипотеза – эволюционная гипотеза Алчана – сегодня считается опровергнутой. Оказалось, что нет никакой конкуренции институтов: плохие институты не погибают, а сохраняются.

Это явление впервые было рассмотрено в 1980-х годах, когда исследовался вопрос, почему в новой технике эффективные решения зачастую отбрасываются и неверно принятые решения закрепляются на долгие годы. Феномен получил название «квертиномика»– сочетание qwerty каждый может прочесть в верхнем левом углу компьютерной клавиатуры, а перешло оно с пишущих машинок. Выяснилось, что такое расположение клавиш неудобно, но менять было поздно: похоронные издержки на неэффективные институты слишком высоки.

Для экономики не важно, будет ли фабрика платить за то, что дымит, или люди будут платить владельцу фабрики за то, чтобы подышать воздухом.

Александр Аузан

Впоследствии закрепление неэффективных институтов было обнаружено и на более высоком уровне. Британский экономист Ангус Мэддисон свел в единую таблицу данные за почти двести лет ведения статистики в Англии, Франции, Германии и Испании, то есть центрах мировых империй. Оказалось, что выравнивания развития стран нет, а происходит дивергенция, то есть расхождение. Есть две траектории развития стран: «А» и «Б». Примерно двадцать пять стран идут по траектории «А» и все больше отрываются. Остальные – развиваются, конечно, но до первых им далеко.