Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны

Мне нередко доводилось встречать, к примеру, немцев, чьи внутренние демоны при должных условиях, часто сопряженных с алкоголем, прорывались наружу. И достопочтенные бюргеры начинали говорить фразами Розенберга и Гесса. Скрытое проявлялось, стоило ослабнуть социально-политической матрице, сдерживающей его. Впрочем, гораздо чаще я встречал адекватных немцев. Речь ведь не о том, что при определенных условиях в Германии решат создать очередной Рейх, нет. Тем более немцы покаялись за преступления нацизма. Германия – прекрасный пример того, как из мерзости прошлого можно извлечь полезные уроки. Речь о другом: о том, что вопросы, заданные Ханной Арендт, – о банальности зла и коллективной вине, – по-прежнему нуждаются в ответах.

Голос крови можно лишь пригасить, ослабить. Это похоже на принятие брома, подавляющего либидо. Его добавляют в еду насильно – во избежание. Но стоит убрать бром, и внутренние силы вновь начнут диктовать свое. Нечто похожее происходит и с толерантностью. Это медицинский термин – противоположность резистентности. Абсолютно толерантный организм – организм, не способный к сопротивлению.

Собственно, об этом и писали мастера антиутопий. И потому вновь раскупают книгу Оруэлла «1984». Интерес понятен: люди чувствуют себя запертыми в тоталитарной системе, ограничивающей их права и свободы. Речь даже не о государстве, а о самом духе времени. У Оруэлла они ищут методы преодоления репрессивного зла, материализованного в полицейском с дубинкой и телеведущем, марионеточном в своем бесстыдстве. Оруэлл писал не о СССР – он говорил о будущем как таковом, управляемом машиной, которую Чарльз Буковски окрестил точным эпитетом – «волевыжималка».

А вот Олдос Хаксли в своем великом романе «О, дивный новый мир» пишет о тоталитарном обществе нового образца, где люди не только не хотят бороться против своего рабства, но и испытывают радость от такого положения. Главное – вовремя получить дозу наркотика, сомы. Порцию индивидуального счастья, после которой не важно, что происходит с человеком рядом.

В предисловии к роману Хаксли говорит, что новым тоталитарным режимам совершенно необязательно походить на старые. Управление государством с помощью репрессий и казней, специально организованного голода, арестов и ссылок не только антигуманно, но к тому же неэффективно, а в эру передовых технологий неэффективность – страшный грех перед Господом. Взамен старого образца автор предлагает куда более эффективную систему, где всемогущий исполнительный комитет политических руководителей, опираясь на целую армию администраторов, держит в руках порабощенное население, любящее свое рабское положение. Для существования такой матрицы нужны, прежде всего, министерства культуры, главные редакторы и школьные учителя. Важно, чтобы человек сам захотел стать рабом.

Хаксли у нас читают реже, чем Оруэлла. И видят лишь планктон репрессивного общества, но матрица уже давно действует по глубинным законам. На смену оцеплению ОМОН пришли защитные рвы, вырытые в сознании граждан СМИ, где мутная вода для достоверности, как завещал Геббельс, разбавлена чистой водой правды. Роль же сомы выполняют симулякры счастья, замкнутого на потреблении. Иллюзия свободы, иллюзия выбора – обманки современного мира. Человек, выходя на очередной митинг, скандируя очередные лозунги и швыряя бутылки и камни, думает, что он принадлежит себе. «Мы не рабы!» – кричит он, опьяненный иллюзией свободы, но, возвращаясь домой, вновь попадает в матрицу рабства, подключаясь к паблику или телепрограмме.

На деле – этот человек борется не против системы, а лишь против одного из ее проявлений. Система построена так, что она дает иллюзию борьбы и, главное, удовлетворение от процесса. Возможно, человек как бы добивается своего, испытывая нечто вроде личностного социально-политического оргазма, но система не исчезает – она лишь натягивает на себя новую личину. Будто мечом тыкаешь в кисельное озеро. Подобное происходило и на Евромайдане в Киеве, и в 1993 году в Москве.

Заканчивая наноэкскурс в антиутопии, скажу еще вот о чем: и Хаксли, и Оруэллу предшествовал роман «Мы» Евгения Замятина. Книга – базовая для понимания коллективного разума. Роман написан в 1920 году. Имена и фамилии заменены цифровыми кодами – автор предчувствовал наступление digital-эры; идентичность стерта и обезличена. Замятин категоричен: мы безымянный код, встроенный в систему. В мире «Мы» нет места фантазии, нет места мечте, которая отличает людей, общества друг от друга. Мечта – единственное пространство свободы, заповедная территория. «Мои мечты не знают границ, пока пуля не прервет их полет», – говорил Эрнесто Че Гевара. В случае народа – пуля должна оборвать жизнь последнего ее представителя. Ведь человек мечтает и в тюрьме, и в собственной кровати. Его можно лишить чтения, прогулок, еды, сна даже, но мечту отнять невозможно. Это может сделать лишь сам мечтающий.