Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Стоя на гольфомобиле[211] в центре парка развлечений, Дэн Сяопин объявил с этой импровизированной трибуны, что экономическая реформа больше не будет «двигаться медленно, как женщина с перебинтованными ногами, а станет смело прокладывать себе путь и стремиться вперед»

^{339}. Рухнули препятствия, мешавшие красному капитализму. Когда Мао и Никсон встретились в начале 1970-х годов, типичный американский работник был почти в двадцать раз более производителен, нежели типичный недостаточно капитализированный и малоквалифицированный китайский работник, и на долю Соединенных Штатов приходилось 22 процента общемирового производства товаров по сравнению с 5 процентами у Китая. В течение следующих тридцати лет производительность в Америке продолжала расти, однако Китай благодаря инвестициям двигался по восходящей в три раза быстрее. К 2000 году американские работники были лишь почти в семь раз более производительными, нежели китайские. Доля Соединенных Штатов в общемировом производстве едва изменилась и составила 21 процент, а вот доля Китая почти утроилась, составив 14 процентов.

За этот рост Китай заплатил ужасную цену. Предприятия, деятельность которых практически не регулировалась, сбрасывали отходы, как им вздумается, загрязняя главные реки. Уровень заболеваемости раком возле этих водных путей зачастую стал вдвое выше среднего по стране. Другие реки, использовавшиеся для нужд равно нерегулируемого сельского хозяйства, полностью высохли. Бурно шла вырубка лесов, и пустыни наступали вдвое быстрее, нежели это было до 1970-х годов. Протесты против некомпетентности правительства и эндемической коррупции становились все более яростными. На протяжении большего числа лет с 2000 года полиция зафиксировала около 25 тысяч «массовых инцидентов» (по их классификации) и гораздо больше мелких беспорядков.

Но зато программа Дэн Сяопина отвела угрозу голода и обеспечила крупные поступления доходов. У сельских жителей, по-прежнему составляющих две трети населения Китая, заработки росли примерно на 6 процентов в год. Однако этот рост доходов оказался сосредоточен преимущественно у восточного побережья, а в грязных и бедных, удаленных от моря деревнях его зачастую полностью нейтрализовывал упадок существовавшего при Мао рудиментарного, но бесплатного образования и здравоохранения. Одним из результатов этого стала крупнейшая миграция в истории: начиная с 1990-х годов в города перебрались 150 миллионов человек — количество, эквивалентное появлению каждый год нового Чикаго. Переезд в большой город сельского жителя обычно приводит к росту его дохода на 50 процентов и одновременно обеспечивает производственников рабочей силой, стоимость которой составляет лишь небольшую часть стоимости рабочей силы в богатых странах.

Между 1992 и 2007 годами экспорт Китая возрос в дюжину раз, а торговый профицит с Соединенными Штатами взлетел от 18 до 233 миллиардов долларов. К 2008 году в американских дисконтных магазинах — типа Wal-Mart — произведенные в Китае товары обычно на 90 процентов заполняли места на полках. В Америке редкостью стал человек, который не надевал бы каждое утро хотя бы одной вещи из одежды, сделанной в Китае. В журнале Business Week

было отмечено, что «самыми страшными словами в промышленности США» стали слова «китайская цена»^{340}. Компании, которые не могут выйти на этот уровень, «идут на дно».

Подобно Британии в XIX веке и Америке в XX веке, Китай стал «мастерской мира». Финансовый журналист Джеймс Кинг так излагает случайно подслушанный им в поезде в Италии разговор между двумя китайскими бизнесменами, похожими на парочку Гредграйндов, как будто выдернутых со страниц Диккенса:

«Босс заметил, что они едут уже полтора часа, и им едва ли попалось на глаза хотя бы одно промышленное предприятие. «Иностранцам нравится рассматривать пейзажи», — высказал предположение молодой человек, его спутник. Босс подумал немного, а затем спросил: «Что важнее: пейзажи или производство?» …Любознательность босса охватывала многие вопросы… Почему иностранцы такие ленивые? Что Европа собирается делать, когда в ней не останется больше промышленности? Может ли экономика реально работать на основе одних только услуг? Действительно ли на одну европейскую корову приходится два доллара в день субсидий для фермеров?»^{341}