Почему забыли русских героев? Параллельная история Первой мировой войны

Но многие порядки в Советском Союзе кардинально отличались от России в Первую мировую. Могучая империя жила с мирным тылом. Избалованным, капризным, заевшимся. Ее лихорадило и расшатывало постоянное противостояние царя и правительства с оппозиционной Думой, не позволявшей ужесточить законы, подтянуть дисциплину. Эта же оппозиция, опираясь, с одной стороны, на промышленников и банкиров, с другой — на иностранных союзников, урвала себе широкие полномочия в снабжении фронта, расплодив всевозможные Особые совещания, Земгоры, ВПК, но и раскрутив бесконтрольные спекуляции. А союзники, в свою очередь, опирались на оппозицию, влезая во внутренние дела России. Наглели перед царем и командованием, вынуждая идти навстречу их требованиям.

В СССР оппозиции уже не было. Ее жестоко ликвидировали в «чистках» 1930-х. Все управление государством было строго централизвано, и Сталин с началом войны немедленно перевел ее на военное положение. Мобилизовал и лично контролировал экономику, возглавив Государственный Комитет Обороны. Союзнические обязательства он выполнял строго, но и обращался с западными партнерами твердо. Считал их должниками России, а себя — вправе предъявлять им решительные требования. Это оказывалось гораздо эффективнее. Заноситься, как прежде, и тем более соваться во внутренние дела СССР они даже не пытались.

Точно так же, как в прошлой войне, немцы делали ставку и на внутренний раскол нашей страны. Использовали остатки троцкистской и бухаринской оппозиции, прибалтийских, украинских, крымских, кавказских националистов. Обманами привлекли к себе многих казаков, создавали формирования власовцев. Они достигли куда больших успехов, чем в Первую мировую! В германских войсках служило около 800 тыс. советских граждан! Однако взорвать СССР неприятель не смог. Патриотические устои укреплялись и «снизу» — от простых солдат, страдающих от оккупантов жителей, партизан, тружеников тыла. И «сверху» — приказами командования, властей, отлично организованной пропагандой. И эти устои оказались прочнее идеологических диверсий. А попытки разрушительной работы пресекались быстро и сурово.

Мог ли кто-нибудь на советских заводах призывать к забастовкам, а в армии вести пораженческую агитацию? В результате шло не расшатывание, а сплочение на отпор врагу. Цифры говорят сами за себя. Если в 1941 г. в плен попало 3,9 млн бойцов, в первой половине 1942 г. — 900 тыс., то за остальные 3 года войны 650–900 тыс.

Просчеты Первой мировой не повторялись, зато лучшее перенималось. До войны Красной армии была принята «ячеечная» система обороны, цепочки одиночных окопов. Тимошенко, Конев, Рокоссовский, начальник инженерных войск Западного фронта Галицкий и другие участники прошлой войны взялись вместо этого внедрять прочные траншейные позиции. Назначали инструкторами солдат и офицеров, которым довелось тогда строить оборонительные рубежи. Рыбалко при формировании своей танковой армии лично учил командиров, как правильно оборудовать траншеи, блиндажи, укрытия от артогня. По опыту школ прапорщиков были созданы курсы младших лейтенантов, начали готовить командные кадры из отличившихся солдат и сержантов. Возродилась и гвардия, лучшим полкам и соединениям присваивали звания гвардейских. Появились суворовские и нахимовские училища по образцу кадетских школ. Менялась форма, на плечи воинов вернулись погоны. Вернулись Георгиевская лента на гвардейских знаменах, аналог Георгиевских крестов для нижних чинов — ордена Славы.

Воевал и опыт тех, кого уже не было в живых. В Финском заливе почти без изменений применили план минных постановок, разработанный Эссеном и Колчаком, он сыграл решающую роль в морской обороне Ленинграда. А при подготовке Львовско-Сандомирской операции маршал Конев затребовал из военно-исторического отдела генштаба материалы по Брусиловскому прорыву. Чтобы преодолеть мощную позиционную оборону врага, во многом повторил указания Брусилова — меры по обеспечению скрытности, по подготовке командиров и личного состава, по организации артиллерийского наступления, разведке. Точно так же, как в 1916 г., батареи выдвигались в последний день, точно так же вели пристрелку отдельными орудиями, командиры рот и батарей получали детальные «карты-бланковки» своих участков с обозначенными объектами и целями. Брусиловский опыт с картами оказался настолько удачным, что его потом использовали до конца войны.