Почка на экспорт

Смертельно захотелось чаю. Я выбрался из-под одеяла, потянулся, привычно ругнул себя за то, что опять забросил делать по утрам зарядку, потом махнул рукой и отправился на кухню. Накладывая в вазочку вишнёвое варенье, я вдруг вспомнил, где видел раньше новенькую «Волгу», стоявшую рядом на парковке у «Пусана». На Костиной даче. Я тогда ещё посочувствовал явно заблудившемуся водителю. Хотя утверждать не берусь, мало ли таких «Волг» по городу бегает.

Кухня медленно, но верно заполнялась табачным дымом. Я распахнул окно, и свежий ветерок тут же принялся играть шторами.

Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счетов фотографию с загадочной почкой, невесть откуда взявшейся в потерпевшей аварию машине. Но Хохлов прав, не стоит лезть в это дело. Хохлов… А ведь, пожалуй, я кроме него, никому не говорил, откуда взялся снимок и кто его сделал. Ладно, всё это чепуха. Я решительно встал, сполоснул кружку и, глянув на часы, побежал под душ.

Когда я вышел из ванной, отфыркиваясь и растираясь полотенцем, то уже знал, к кому надо обратиться за разъяснениями в этой запутанной ситуации. А пока надо торопиться на работу, чтобы не пришлось выслушивать очередные нравоучения шефа. Да, а что всё-таки Бакутин делает в виварии? С этой мыслью я захлопнул двери и помчался по лестнице, распугивая облюбовавших подъезд кошек.

На дорогах уже наступил утренний «час пик». Опаздывая, я метался из ряда в ряд, ругая неуступчивых водителей, устраивая слалом на трассе и оставляя позади себя возмущённые вскрики гудков. Как бы то ни было, но в половине девятого мне удалось добраться до дверей отделения. Быстро взбежав по ступенькам, я кивнул на ходу дежурной медсестре, рванул на себя двери ординаторской и тут же выскочил обратно, сопровождаемый женским визгом. Чёрт, так и знал. Опять кто-то из сотрудниц приволок на работу новую тряпку, и теперь они с Еленой Анатольевной обсуждают все её достоинства и недостатки, выставив мужчин курить в коридор.

Куда же подевались Хохлов с Павлом Валентиновичем? Могли бы и предупредить. Но, судя по доносившемуся из коридорной ниши смеху, я пал жертвой хорошо обдуманного заговора. Наташа сильно ошиблась вчера, назвав меня добрым. Я злой, очень злой, особенно когда становлюсь по утрам объектом нелепых розыгрышей.

Я решительно направился к Хохлову.

— Александр Михайлович, вам сколько лет?

— В апреле сорок стукнуло. Ты ведь был на юбилее, забыл разве? А как Леночку потом до дома провожал, помнишь хоть? — всё ещё не мог просмеяться Хохлов.

Вспоминать ошибки давно минувших дней не входило в мои планы.

— Не помню, — отрезал я. — И вообще, это к делу не относится. Хочу только сказать, что в вашем возрасте надо уже быть солиднее, пора прекратить глупые шутки.

— В каком таком возрасте? — опешил Хохлов. — Я ещё далеко не старик, верно, Павел Валентинович?

Михалыч очень не любит, когда ему напоминают, что он уже не мальчик. В этот момент дверь ординаторской приоткрылась, и оттуда появилась улыбающаяся Леночка, давая нам знать, что показ мод на сегодня завершён. Она, к моему великому сожалению, была уже совершенно одета.

— Зря вы, Саша, обижаетесь, — вмешался вечный миротворец Павел Валентинович. — Мы хотели вас остановить, но вы так спешили…

Что было, то было.

— Ладно, чего уж там, — проворчал, дав себе зарок больше никогда не врываться в кабинет без стука. — Пошли, что ли, на пятиминутку?

Утреннее совещание, как обычно, началось с того, что шеф оглядел нас, и произнёс:

— Все собрались? Тогда начнём. Сегодня операционный день. Поэтому предлагаю ещё раз обсудить больных, готовящихся к операции. Александр Александрович, вы готовы сегодня работать по новой методике, предлагаемой москвичами?

Я, в общем-то, был готов. Сегодня и впрямь предстоял непростой день, на мою долю придётся две операции, в обоих случаях надо работать не старым, проверенным методом, а по новому, менее травматичному для тканей, разработанному в Москве. Из врачей нашего отделения только я, будучи на курсах усовершенствования, участвовал в подобных операциях. Так что мне, как сказал Бакутин, и карты в руки.

Представление больных и обсуждение деталей продолжалось ещё полчаса. Затем мы отправились в операционную. Ещё в студенческие годы я усвоил для себя хорошую привычку: во время работы думать только о работе. Поэтому в операционной меня не отвлекают обычно ни зубоскальство неутомимого Хохлова, ни невнятное бормотание Павла Валентиновича. Но почему-то в этот раз, когда особенно требовалась полная сосредоточенность, в голове постоянно вертелись обрывки вчерашнего разговора с Наташей, Костино лицо в обрамлении белых бинтов и сиротливо багровеющая на сером асфальте почка.

Из-за этого работалось тяжело, к тому же вторая операция осложнилась кровотечением, я долго не мог поймать в ране фонтанирующий сосуд, потел, нервничал, и когда всё, наконец, было кончено, вздохнул с облегчением.

Оглянувшись вокруг, я увидел незаметно появившегося в операционной Бакутина. Он, оказывается, всё это время наблюдал за моими действиями, но вмешиваться не счёл нужным. Что ж, и на том спасибо.