Почти моё золото

Никто новый холодильник от деда не закрывал и замки в конструкции не предусмотрены. Вся беда заключалась в том, что у нового импортного холодильника не было сбоку такой же ручки, как у советского холодильника «ЗИЛ», и с этим дед уже три года никак не мог смириться. Именно три года назад на соседской кухне появился новенький сияющий холодильник, сменивший старый «ЗИЛ», который много лет служил хозяевам верой и правдой и сломался на боевом посту. Поскольку ремонту и восстановлению он уже не подлежал, то был увезен соседями в мой университет, где работала лаборанткой их старшая дочь. «ЗИЛ» продолжает нести трудовую вахту в качестве шкафа в учебной части. На него повесили объявление: «Внимание, старосты групп! Журналы учета посещаемости лежат в холодильнике! Это не шутка!».

С новым холодильником дед не сдружился. Несмотря на ежедневные многолетние объяснения, он пытался найти сбоку ручку, которой там не было. При этом он усердно скреб дверцу ногтями.

— Дедушка, ну сколько раз вам объяснять! Холодильник открыть очень просто, вот так! — устало произнесла соседка и без проблем открыла холодильник. — Вы скоро его испортите, а на ремонт денег нет.

Новый холодильник действительно выглядел неважно: его блестящий бок за три года был сильно исцарапан настойчивым дедом.

— Что вам надо в холодильнике? — продолжала несчастная женщина. — Я десять минут назад вас ужином кормила: супом, кашей, молоком и печеньем. Неужели не помните?

Дед не помнил. Не найдя в холодильнике ничего, достойного внимания, дед повернулся к столу и сразу заметил коробку с пирожными.

— Кушать хочется, живот подводит! Дайте, что на столе лежит!

— Дам ему одно пирожное, пусть помянет, — сказала соседка.

Радостный дед, схватив пирожное, утопал из кухни.

Соседка налила вновь закипевший чай в чашки и включила телевизор. Телевизора у меня не было, поэтому я с интересом поглядывала на экран, слушая заодно жалобы соседки на деда.

На экране шла передача, из тех, которые в народе называют «говорящие головы». Ведущий задает вопросы какому-нибудь известному в районе человеку, а тот на все лады с упоением себя, любимого, расхваливает. На этот раз о себе рассказывал заведующий архивом Сыченюк, легок на помине. Он заливался соловьем, призывая повысить расходы на нужды архивов.

«Как же так? Всего несколько месяцев назад вы говорили совсем о другом!» — вопрошал в телевизоре ведущий. «Не может быть!» — ответствовал заведующий. «Ну, послушайте!» — предложил журналист.

На экране появились другие кадры: Сыченюк стоит на ступенях какого-то правительственного здания и убежденно твердит о том, как замечательно финансируются архивы. В то время он дружил с районным начальством и постоянно его хвалил, а потом поругался и стал критиковать. Но мое внимание привлек не он, а человек, стоявший неподалеку, и глядевший вокруг так, как умеют одни только телохранители. С каких это пор заведующие архивами стали обзаводиться телохранителями? И эти часы с блестящим браслетом я где-то видела, у меня хорошая память. Квартира Кросова, залитый кровью пол и откинутая в сторону рука. Это он, тот человек, который стоит за спиной Сыченюка.

Неужели Сыченюк имеет какое-то отношение к убийству Кросова? Даже если и имеет, то он в этом никогда не сознается. Так и скажет: «Знать ничего не знаю! При чем здесь я? Мало ли кто попал в кадр на съемках программы?». И он будет прав, а я в очередной раз выставлю себя наивной и ничего не понимающей. Я загрустила. Не получается из меня сообразительный сыщик.

В кухню снова влез дедуля и опять стал скрестись в холодильник. Пирожное он уже съел и сразу об этом забыл.

— Кушать хочу, сил нет!

— Ну, хватит! — не выдержала соседка. — Тебя уже кормили!

— Дайте пирожное! Сами едите, а мне не даете! — выл дедуля.

— Ты уже помянул, а эти пирожные я оставлю Ивану и детям. Они скоро придут.

Дед ничего не хотел понимать, огорчился, счел себя обделенным, и опять запричитал:

— Весь день я голодом, уморить хотите!

— Идите в комнату! — приказала соседка.

Дед ушел, и через минуту из комнаты послышался жалостливый вопль:

— Люди добрые, бросьте хлебушка! Мне уже две недели кушать не дают! Помру скоро от голода!

Дедуля как обычно пугал людей у открытого окна. Соседка кинула на дверь тяжелый взгляд, в котором читалось, что если такой светлый день наступит, и любимый дедушка, наконец, помрет, то она от радости на поминках накормит всю улицу. Если соседняя улица придет, то и соседнюю накормит.