Почти последняя любовь

Бокалов не хватало. Пили из чашек. Открыли еще икру из кабачков и салат из зеленых помидоров с рисом. Встречали год, закусывая хлебом. Танцуя под «Голубой огонек» из телевизора. Играли в бутылочку, фанты и ручеек. К четырем утра стали выдыхаться. Укладываться. В развороченной трехкомнатной квартире Георгию с Настей выделили спальню. Северную комнату. В ней были темные, севшие от стирки шторы, абажур со сплюснутой правой стороной, телевизор на длинных ножках и репродукция Крамского на стене: грустная женщина в карете, укрытая дорогими мехами.

Холодную чужую постель Георгий грел своим телом. Подминал под себя подушки. С волнением ждал ее. Ведь они впервые проведут ночь вместе…

Настя, предварительно выключив свет, долго копошилась у трюмо, вздыхала и шуршала колготками. Стеснительно сложила бюстгальтер под платье. А когда наконец-то легла на теплые простыни, Георгий сгреб ее в охапку и стал целовать. Он так долго этого ждал. Целых семьсот дней. Дрожали руки. Болел каждый нерв. Вся кровь стала стекать в пах, увеличивая его в миллион раз. Ее мягкие губы пропитались мандариновым соком. С волос сыпались блестки. И теплая шея с тонкой кожей источала дорогой аромат. Он поднял футболку и увидел маленькую грудь. Еще совсем девичью, почти не распустившуюся. Крохотные бордовые соски сидели в ореоле. На левой – красиво рассыпались пять родинок. Как комочки черного шоколада. Георгий потянулся к ним губами… Настя напряглась и резко отскочила на самый край.

– Ты мне испортил праздник. Ты халатно отнесся. Не зная адреса, города, притащил меня в эту глухомань. Новый год я встречала в такси. Стол без скатерти. Мы ели практически на газете. Вонючая селедка, которую гордо называют шпротами. Эти твои пьяные друзья… На меня все глазели…

Ее голос был похож на шкрябанье деревянной палочкой о бумажный стаканчик со съеденным мороженым. От злости она стала хрипеть.

Георгий забыл выдохнуть. Он не ожидал… Сидел с поникшим желанием. С эрекцией увядшего тюльпана. Он смотрел на девушку, как он считал, всей своей жизни. И не узнавал… Их двухлетняя любовь шла перед глазами. Как кино. Кадр за кадром всплывали свидания хрупкие как хрусталь. Каждый день они шли гулять, и ровно в 21:00 он возвращал ее домой. Водил на концерт югославского певца Джорже Марьяновича. И в кондитерскую «Старый Львов» на площади Льва Толстого. Настя так любила их фирменный полосатый коктейль.

Он ее берег… Стеснялся даже поцеловать.

– Настя, ты что… Так получилось… Я не хотел… Не думал…

А потом замолчал. Не считал нужным оправдываться. Ведь такие ситуации нельзя просчитать. Спрогнозировать. Они были и будут. Всегда. И нужно уметь их достойно переживать.

Настя, закрывшись по шею одеялом, сидела не как его богиня, а как недовольная жена. С неаккуратно распавшимися волосами. Кожа покрылась красными неровными пятнами. И сломанный ноготь на мизинце вдруг показался очень важным.

– Ладно, давай спать, – холодно сказал Георгий и отвернулся. Настя, поджав под себя ноги, легла далеко. По ту сторону мира. Одеяла ей хватало ровно до середины спины. Эта половина медленно остывала. Пока не заледенела. Настя из гордости не просила ее укрыть.

Самая чудесная ночь таяла за окном. Георгий смотрел, как зевают огромные, уставшие за праздник звезды, широко открывая рот, как шепчутся с оконными рамами феи, и тихо вздыхает в своем клубочке Настя. За стеной мощно храпели, срываясь на фальцет. На кухне выясняли отношения. Кого-то рвало в туалете. Потом хрипло набиралась вода в бачке… А когда сквозь тюль стал сочиться рассвет – он уснул. Уснул, понимая, что его любовь закончилась. Почти под утро…

А Настя плакала… Чистые, красивые слезы скапывали на неудобную подушку. Как он мог? Ее, домашнюю, любимую дочку привезти в непонятную квартиру к незнакомым людям. Да еще соблазнял на чужой, несвежей постели, пахнущей другой жизнью…

* * *

Танцевали двое. Ритм две трети.

Платье так себе… И каблуки.

Сбились где-то на втором куплете,

В такт вошли не с правильной ноги.

Волновались… Стыли… Все сначала.

Шаг считали вслух, потом внутри.

Музыка лилась, ждала, кричала:

– Это же так просто: раз, два, три…

Танцевали… Не дыша… Без страсти…

Март зевал в свой ледяной кулак.

Разобрали ноты на запчасти.

Вот и получилось… Лишь бы как…

…Прошло два месяца. Посинело весеннее небо. Дурачилась капель. И под лавочку натекла большая холодная лужа с неровными краями. Босой голубь важно ее обходил.

Дерзко пели в кустах шиповника птицы. Поклевывали прошлогодние безвкусные ягоды. Потом выкатилось солнце. И стало прогревать воспаленные, после зимы, горла воробьев.