Почти последняя любовь

…Он шел и нес в руках осенний рассвет. Яблочный Спас был давно в прошлом, но запах свой оставил. И теперь, когда прорастало солнце, отовсюду струился аромат антоновки, политой гречишным медом, «чорнобривців» и спелого мака, еще там, в закупоренной головке.

Он шел с полными чего-то желтого руками. По коленям били мелкие, надрезанные хризантемы. От теплых цветов поднимался пар. Поникшие георгины с непропорциональной головой. Рука в движении зацепила широкий ореховый лист, надъеденный жуком. Ворох облаков оседал на плечах. Запахло чем-то соленым и холодным. Рыбой? Кораблями? Морем? По венам потекла легкая грусть. Полусогнутые пальцы что– то неуловимо сжали. Воздух, мокрый от пены.

Но он шел, не останавливаясь. Оставив прошлое в прошлом…

…Одинокий, тонкий маяк, до пояса покрытый мхом, спал. Чайки отдыхали у него на макушке, доедая вчерашнюю, уже вяленую рыбу. Море усердно смывало чьи-то глаза на песке…

2009 год. Первая осень. Киев

* * *

На яблоки садился дым,

Вздыхала старая малина.

Казался двор немолодым.

Казалась липкой паутина.

Скамейка, пьяный виноград,

Густое солнце смотрит странно.

А ты идешь в забытый сад,

Туда, где пыльно и туманно.

И груши твердые, как медь,

И от травы – одно названье.

А ты идешь, чтобы успеть

На главное свое свиданье.

Краснели руки у рябин,

И стыли яблоки, скучая.

Ты шел по осени один,

Еще любовь не замечая.

…За туманом начинался октябрь. Еще хорохорились розы… Еще держались поздние астры. По утрам отдохнувшая за ночь улица казалось юной. К вечеру – пожилой. На ветру шептались листья. Виноград темнел до крови.

…На рынке сошлись все овощи. Она ходила между рядами, стараясь запомнить по-стариковски скрюченный сельдерей, пушистые гроздья цветной капусты, розовый картофель и вытянувшуюся морковь. А дальше, из ведер и корзин, выглядывали грибы в белых, рыжих и зеленых шапках. И мед разливали деревянной ложкой. И последние ягоды пускали сок.

Она медленно шла, собирая осень, как мозаику. И все это богатство прятала в месте женской силы. Он прилетит и все увидит в ней… И липкую паутину, и бабье лето, и маслят…

На подушках лежала жара. Октябрьская! Как она умудрилась спрятаться от лета? Как она просидела в щелях окон почти полтора месяца?

Они укрылись только тонкой простынкой. Обеденный свет натыкался на плотность штор. Зареванный дождь ждал завтра.

Подушки сами стали прыгать на пол. Они уже знали… Он лежал на спине. Она ползла по нему. Он все время удерживал ее за руку. Она пыталась подползти поближе. Вибрировал воздух. В нем было маленькое землетрясение. Ее стал бить озноб.

– Тебе холодно?

– Нет. Скорее.

Он вошел… Плотно заполняя вагину. Повторяя ее форму, набирая нужную температуру. Она не помнила себя. Он лег на нее, и она заплакала. Его было много. Везде. Он двигался в вечном ритме. Он в ней танцевал. А она была ведомой. Она шла за ним вслепую по пятам. Он напрягся… Она отпустила чувства…

В батареях булькала вода. Завтра включат отопление. Простыни были мокрыми. Мокрая спина. По ней стекал экстаз. Он прижал ее к себе так сильно, как только мог. Она дышала в подмышку. Сердце никак не могло отстучать положенный темп.

Раскрытые ладошки кленов сыпались на подоконник… Она на ухо шептала свои новые стихи…

Когда они открыли тюль, к ним тянула осень теплые желтые руки. Он, как настоящий мужчина, их ей поцеловал…