Почти счастливые женщины

Квартира Олиных родителей была странной – множество красивых и явно дорогих вещей, но все как-то в кучу, по углам. Словно люди готовятся к переезду. Склад, а не квартира. Например, посреди гостиной стояла огромная нераспакованная коробка. Оля небрежно сказала, что в ней сервиз, Катя притащила из Англии. Волокла как ишак, а разобрать времени так и не нашлось, не доходят руки. Возвращаясь из очередной командировки, мать отлеживается, отдыхает.

– Так и стоит заморская красота уже два года, ты представляешь? – и Оля недовольно кривилась.

На диване лежал пыльный сверток.

– Что? Да занавески! – отмахнулась Оля. – Приперли из Италии, а пошить и повесить времени нет! Ну ты представляешь? – Она презрительно хмыкала. – Мещане! Все тащат, тащат, прут отовсюду, а толку! Катя все приговаривает: «Вот когда уйду на пенсию…»

Ты представляешь? На пенсию! Через сто лет! А пока это все будет лежать и потихоньку гнить! И Валера такой же – прет всякое дерьмо, полные чемоданы. А кому это все нужно? Ведь дома их почти не бывает. До чертей все надоело! Но как только представлю, что они выйдут на пенсию… Вот тут вообще мрак, понимаешь?

– Ты по ним вообще не скучаешь? – осторожно спросила Аля.

– Я от них отвыкла. Вернее, я к ним не успела привыкнуть. Сколько себя помню, их не было. Вырастила меня Даша, она мне и мать, и отец, и воинский начальник. Да и потом, мне с ней свобода. А когда эти приезжают, сплошные окрики: «Ольга, это нельзя, туда не ходи, это не бери!» Ну и как ты думаешь? Мне это в кайф?

Странная семья. И Оля странно их называет – не мама и папа, а Катя и Валера.

В загроможденной, захламленной и, кажется, никогда не убиравшейся квартире был вечный бардак. Домработница Даша смотрела телевизор или сидела на лавочке у подъезда, щелкая семечки. Обедами здесь тоже не заморачивались – Даша попеременно жарила картошку или варила макароны. И то, и другое ели с сосисками.

Оля покрикивала на Дашу, дескать, та совсем распустилась, совсем обленилась и выжила из ума.

Но, по большому счету, всех все устраивало, обе давно привыкли и к беспорядку, и к безалаберности, и к полной, неограниченной свободе.

По вечерам Аля приходила к Оле «делать уроки». На деле никаких уроков не было и в помине – девочки садились на кухне и прямо со сковородки ели картошку с сосисками, и ничего вкуснее на свете не было. На широченном подоконнике горела настольная лампа, разливаясь неярким, теплым и приглушенным сиреневым светом. Даша им не мешала – смотрела в своей комнате телевизор.

А девочки говорили о жизни.

Очень скоро Аля поняла – у них с Олей куча общего. По сути, обе сироты, правда, Оля при живых родителях. Но им она не очень нужна. Судьбы, конечно, у них были разные. Но многое их сближало.

Однажды у Оли нечаянно вырвалось:

– Если бы у меня была такая бабка, как твоя Софья!

Аля смутилась и промолчала. Выходит, Оля ей позавидовала? Хотя у Али ни матери, ни отца.

Говорили о школе, о ребятах, учителях. Оля рассказывала про родителей. Аля почти ничего не рассказывала – про маму и бабушку было больно, про нищету неудобно, а уж про отца и его семью – стыдно. Впрочем, Оля не особенно и расспрашивала – она была не из любопытных.

Но иногда, когда все же у Али что-то вырывалось, Оля с удивлением и состраданием смотрела на нее:

– Сколько тебе пришлось пережить! А я тут еще что-то вякаю.

«У меня все хорошо, – как мантру, повторяла Аля. – У меня есть дом, своя комната. Я живу с бабушкой, а не в детдоме. У меня есть подружка! Да, у меня все отлично!» Но именно в этот момент становилось горше всего и почему-то всегда чесался нос. И она еле сдерживалась, чтобы не разреветься. Иногда не получалось, тогда она давала волю слезам.

И очень хотелось в Клин, к маме и к бабушке. Страдала три дня и наконец решилась, попросила Софью поехать навестить своих.

Та удивилась, на секунду поморщилась и кивнула в окно:

– Аля, посмотри на улицу! Погода адская! Дождь, ветер! Какая поездка, какое кладбище, о чем ты? – И, внимательно посмотрев на расстроенную и потухшую внучку, мягко добавила: – Потерпи до лета. Погода выправится – и поедем. Поверь, так будет лучше.

Аля молча кивнула – а что еще оставалось? Но обиду на Софью затаила. Думала о том, чтобы поехать самой. Страшновато, конечно, да и без спроса… Но почему-то захотелось сделать назло.

Поделилась с Олей. Та удивилась:

– Конечно, поедем! И наплевать на старуху. Тоже мне, царица полей! Поедем – и все. Точка. В конце концов, это твое личное дело! И твоя мама. И не Софье решать, когда тебе к ней ехать. Пусть вообще спасибо скажет, что ты здесь. Она-то грехи замаливает, с ней все понятно.

От Олиной решительности и резких, хотя и правдивых слов Алю коробило. Оля никому не подчиняется, на Дашу ей наплевать, Олины решения не обсуждаются. Но уехать без спроса и разрешения? Так самовольничать? Хватит ли у нее сил?

И все же решилась. Ехать собрались в воскресенье, с самого утра. По воскресеньям Маша не приходила, а Софья Павловна вставала не раньше десяти.