Почувствуйте разницу

Вот он, дом. Старый, крепкий, темный. А перед ним - гастроном маленький, и возле него всегда какие-то мужички неопрятные толкутся. Зашел Катышев в гастроном, постоял перед витриной отдела винного, подумал, что взять - за два тридцать рислинг или портвейн марочный. Взял рислинг, положил в портфель, вышел из магазина. "Надо было портвейн взять", - подумал: "Скотина". Это про себя. Но хотя отчетливо произнеслось внутри него это слово, но по-настоящему скотиной он себя не ощутил, не почувствовал. И это не удивило его, а, скорее, огорчило привычно. И, усмехаясь, как это он тонко свои эмоции анализирует, Катышев уже сворачивал под арку.

Прошел во двор, а там у ящиков посудных опять какие-то мужики соображали, грузчики, что ли, и мимо них прошел Катышев и в угловой подъезд вошел. На лестнице воздух плотный стоял, не перемешивался, и чуял Катышев запах жареной рыбы и еще какие-то запахи. Эти запахи всегда здесь были, сколько Катышев помнил.

А сердце, между прочим, у него все-таки забилось. И хоть ровно он по лестнице поднимался и не быстро, а все равно у двери постоял немного, с дыханием справляясь. Дверь темно-коричневая, широкая. Наверху эмалевый номер стертый. Вдохнул Катышев и кнопку звонка тронул.

За дверью сипло звякнуло. Теперь Катышев уже сильно жалел, что пришел. То есть сильнее, чем до того, как позвонил. И это ему знакомо было - так раньше тоже бывало.

"Дома нет", - подумал Катышев, и с облегчением, и зная, что если нету дома, то он жалеть будет.

Зашуршало за дверью, замок щелкнул, дверь приоткрылась.

Она стояла в дверях и на него смотрела. Ну, ясно, не ожидала она его, конечно, но видел Катышев, что и не удивилась.

- Это ты? - спросила она.

- Я, - сказал Катышев. - Это я.

- Заходи, - сказала она. - Только я в таком виде...

- Все нормально, - сказал Катышев, входя. - Нормальный вид. - Он обернулся и стал за собой дверь запирать.

- Входи, - сказала она. - Я закрою.

- Валяй, - сказал Катышев бодро. Так бодро, что даже противно ему стало, и про себя он выругался, а потом вдруг решил, что все нормально, чего в самом деле...

Он снял плащ, на вешалку повесил, и кепку повесил.

А она входную дверь защелкнула, к нему обернулась. А на ней халатик какой-то красный был, выцветший. Отдыхала, наверное, спала.

- Ну, привет, - сказал Катышев и улыбнулся. Очень широко он улыбнулся. - Ты спала, что ли?

- Читала, - сказала она. - Заходи, только не пугайся, у меня там беспорядок.

- У всех беспорядок, - пошутил Катышев. Так он, значит, пошутил.

И она пошла из коридора в комнату. И Катышев пошел.

И вот они сидят - он на диване, а она на стуле, а между ними стол круглый, скатертью покрытый, а на нем - рислинг и два бокала (или фужера?) и две пачки сигарет - "Опал" и "Столичные". И уже она его спросила: "По пути зайти решил или специально?" - и Катышев ответил: "По пути, но специально", и уже они поговорили про его работу, и про ее работу, и про знакомых, и Катышев ей два анекдота рассказал, а она посмеялась, и она ему рассказала, что на автобусе в Таллинн ездила, а там дождь лил, а Катышев сказал, что надо бы и ему поехать как-нибудь, а то он уже давно не был, потом еще они про фильмы поговорили. А потом все, выдыхаться стал этот разговор - разговор просто так.

И вот они сидят, и Катышев курит молча, мужественно так курит и на нее задумчиво так смотрит, и она тоже молча курит, но не мужественно и не задумчиво, а обыкновенно.

- Да, - медленно говорит Катышев, - вот такие дела...

И хмурится.

"Ну, артист!" - думает он про себя. И хмурится.

- Какие дела? - спрашивает она и усмехается.

Но не обидно, и не над ним она иронизирует. А так, ситуация. Была уже эта ситуация... Сидит, курит, нервничает. Красиво он курит... И глазами своими серыми смотрит. Грустные у него глаза. У него вообще такие. Прямо даже жалко его становится. Хотя непонятно почему. Непонятно, а вот хорошо, что он пришел... Смешно все это ужасно...

- Такие дела, - говорит Катышев. - Помнишь, у Курта Воннегута? "Такие дела". Читала "Бойню"?

- Я не читала, - говорит она.

Катышев гасит сигарету, берет новую, потом наливает остатки вина в фужеры (или бокалы?) и говорит:

- Давай. За улучшение нашего состояния.

- Споить меня хочешь? - спрашивает она. И пьет.

- Зачем? - спрашивает Катышев и на нее смотрит.

- Не знаю, - говорит она вроде как шутя.

Все она знает. И он все знает. Потому так и говорит. Потому что это уже разговор не просто так.

- А я пластинку новую купила, - говорит она. - Челентано. Хочешь поставлю?

- Поставь, - говорит Катышев. - Послушаем Чипполлино.

- Темный человек, - говорит она. - Челентано.

Она подходит к проигрывателю, включает, ставит пластинку.

Сумрачный сладкий голос вплывает в комнату, скользит вдоль стен, поднимается шатром к потолку, окружает, обволакивает, впрыскивает в сердце тревогу...

И Катышев на нее смотрит, а она сидит, рукой в такт покачивает, и сигарета покачивается, и дымок рвется на мелкие спиральки...