Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Принципиально никакого понуждения к отправке на противобольшевистские фронты не производилось, фактически, в силу обстоятельств, оно выражалось в том, что отправление в Советскую Россию было сопряжено с большими проволочками. Эшелоны военнопленных провозились через Литву, так как Польша, воевавшая в то время с большевиками, естественно, их не пропускала. Литва же принимала эти эшелоны только по получении согласия советского правительства на прием эшелонов и по присылке необходимых для сего поездов. Процедура очень длительная, и поэтому многие военнопленные, истосковавшиеся по родине и мечтавшие только о том, как бы скорее ступить на родную землю, избирали для этого кратчайший путь, заявляя о своем желании быть отправленными для борьбы с большевиками; отправляли их или на Западный фронт из Штеттина[119], Балтийским морем, или на Северный через Архангельск. Значительная часть добровольцев этого сорта по прибытии на фронт при первом же удобном случае переходила большевикам, и главнокомандующие фронтами, генералы Миллер и Юденич, неоднократно просили о том, чтобы подбор посылаемых им подкреплений производился возможно тщательнее, если же это недостижимо, то лучше совсем их не посылать. Заявление вполне справедливое, но комиссия, озабоченная лишь скорейшей ликвидацией военнопленных, принимала эти заявления к сведению, сообщала их для руководства заведующим лагерями и продолжала отправки по-прежнему.

Для репатриации уроженцев Крыма, Кавказа и южных губерний было снаряжено семь пароходов из секвестрованных судов турецкого торгового флота, вместимостью от тысячи до двух тысяч человек каждый. Пароходы эти успели совершить только один рейс, из Гамбурга в порты Черного моря. Какую оценку дал этим подкреплениям генерал Деникин, мне узнать уже не пришлось, так как они отбыли из Германии в конце августа, а в конце октября я уже покинул Берлин.

Немало способствовали такому поведению военнопленных большевистские агенты, частью лично проникавшие в лагеря, при безучастном отношении к этому немецких властей, частью снабжавшие нижних чинов лагерей обильной литературой, в которой, конечно, не жалелось красок для описания всех прелестей заманчивого совдепского рая. Как горько сожалели потом многие из попавшихся на эту удочку!

В особенности это касалось тех, которые были отпущены на сельские работы к помещикам и фермерам и вернулись в лагеря только для того, чтобы не пропустить своей очереди отправки. Если жизнь в лагерях при скудном и однообразном питании и точно регламентированной программой дня была тягостна для наших солдат, то те сельские работы, на которые охотно командировались более надежные люди, вовсе не тяготили их: питание было обильное и разнообразное, работы – привычные, сама обстановка напоминала домашний быт далекой родины, к тому же еще в лучшем виде. Много полезного для себя вынес наш простолюдин из этого пребывания в среде немецких земледельцев, многому хорошему научились они у образцовых немецких хозяев, и какой контраст увидели они у себя дома, когда наконец дорвались до родины! Когда я жил еще в деревне, под большевистским игом, летом 1917 года, в наши места возвратилось довольно много военнопленных как из Германии, так и из Австрии. В то время большевизм в деревне не успел еще развернуться во всей своей красе, но и то, что они застали, заставляло многих из них раскаиваться, что поспешили вернуться на родину.

«Знал бы – переждал бы лучше там, пока вся эта разруха кончится», – лично слышал я от многих из них.

Не предчувствовали они, впрочем, как большинство, что чем дальше, тем все хуже и хуже будет, а то, пожалуй, и не вернулись бы на родину. Впоследствии, в бытность мою в Аргентине, мне приходилось встречаться с русскими рабочими, которых война застала на заводах в Соединенных Штатах и которые войной были отрезаны от родины. Как только представилась возможность вернуться домой, большинство из них, бросив хорошие места, где работа шла еще полным ходом, и наскоро ликвидировав свое имущество, ринулись на родину. Первое разочарование ожидало их на границе, где заставили их обменивать американские доллары по номинальному курсу на рубли.

«Хорошо еще, – говорил мой собеседник, – что добрые люди еще в Германии предупредили нас об этом, и мы постарались припрятать нашу валюту, а то ограбили бы дочиста».