Под флагом ''Катрионы''

Отчетливо я слышал трезвон колоколов.Ну что ж, всю злую правду я вам сказать готов:День наших бед был праздник и звался рождеством,И дом в саду на горке был мой родимый дом.Я словно видел комнат знакомых уголки,И папины седины, и мамины очки,И как огонь веселый, пылающий в печах,Бока румянит чашкам на полках и столах.

И даже словно слышал их разговор о том,Что сын уехал в море, тем опечалив дом,И – ах! – каким болваном я стал себя считать:Промерзшие веревки в подобный день таскать!Маяк на горке вспыхнул, и берег потемнел.И вот поднять бом-брамсель нам капитан велел.«Нас опрокинет!» – Джэксон, помощник, закричал.«Теперь уж безразлично», – в ответ он услыхал.

Но снасти были новы, и ткань крепка была,И шхуна, как живая, навстречу ветру шла.И зимний день был кончен, и под покровом тьмы,Оставив берег сзади, на волю вышли мы.И был на шхуне каждый доволен в этот час,Что море, только море, здесь окружает нас.Лишь я с тоскою думал о том, что кинул дом,О том, что папа с мамой стареют день за днем[3]

.

Луи резко опустился в кресло и сидя повторил последнюю строку:

– О том, что папа с мамой стареют день за днем.

– Очень хорошо, чрезвычайно, необыкновенно! – взволнованно произнес Кольвин. – Но, позвольте, Луи, куда же вы? Что? Как вы сказали?

– Мне здесь нечего делать, дорогой друг и учитель, – печально ответил Луи. – Иду в контору, чтобы расплатиться за пребывание в гостинице. Вечером я уезжаю.

– Луи! – воскликнул Кольвин, обнимая своего друга. – Что случилось?

– Домой, к отцу, к матери, к няне моей! Меня зовет моя Шотландия, Кольвин! Я хочу работать! Мне надоело бездельничать. Спасибо, дорогой учитель, за всё!

Глава третья

«На всех парусах летит моя бригантина»

Луи возвратился домой нежданно-негаданно: ничто не было приготовлено к его встрече, да и сам сэр Томас только что уехал по делам службы в Глазго. Миссис Стивенсон гостила у сестры в Сванстоне. Луи вошел в свою комнату и, прежде чем идти в ванную, чтобы вымыть лицо и руки, внимательно оглядел с детства знакомые вещи: диван, круглый стол подле него, шкаф с книгами, бюро в простенке, бронзовые часы на камине, кресло перед письменным столом, а на столе… Странно – на столе лежит библия в толстом кожаном переплете, рядом с нею стоит плетенная из ивовых прутьев корзинка, а в ней очки, моток красной шерсти, альбом с дагерротипами и фотографическими карточками, медный звонок с длинной деревянной ручкой, – тоже хорошо знакомые с детства вещи; они принадлежат старой Камми. Но зачем и кто перенес их сюда, на стол?..

Луи тряхнул звонок, стоявший на маленьком круглом столике. Минуту спустя вошел Ральф; он поклонился молодому хозяину, поздравил с благополучным прибытием, спросил, что угодно. Луи взглядом указал на библию и корзинку с вещами:

– Почему всё это у меня на столе?..

– Разве сэр Томас не писал вам? – удивленно ответил Ральф.

– О чем писал? Я ничего не знаю! В чем дело?

– Так распорядилась Камми, сэр.

– Когда распорядилась, о чем? Ничего не понимаю! И, кроме того, для тебя я по-прежнему Луи, а не сэр!

– Разве вы не знаете, что Камми умерла? И что она распорядилась перед смертью, чтобы эти ее вещи были переданы вам? На память, сэр. «Это всё мое наследство», – сказала она… Не надо плакать, Луи! Ваша нянька дожила до глубокой старости.

Ральф вышел из комнаты, а Луи, забыв о ванной, опустился в кресло у стола; одну руку он положил на библию, пальцами другой стал перебирать содержимое корзинки. Трудно и больно представить себе родной дом без Камми, невозможно поверить, что ее нет на свете. «Два моих друга – человек и собака – расстались с этим миром в мое отсутствие, – вслух произнес Луи. – Два живых существа горячо и преданно любили меня, а я забывал о том, что они есть на свете… Бедная старая Камми…»