Под грузом улик. Неестественная смерть

— Если ты считаешь, — начал Паркер с жаром, — что эта женщина, — он указал на фотографию, — приложила руку к убийству Кэткарта, я не буду требовать улик. Пропади все пропадом, Уимзи, — она твоя сестра!

— А Джеральд — мой брат, — едва слышно заметил лорд Питер. — Ты же не станешь утверждать, что мне нравится наше занятие. Но мы лучше справимся с задачей, если будем сохранять хладнокровие.

— Прости, ради бога, — извинился Паркер. — Не понимаю, как у меня вырвалось. — Прости, старина. Самое лучшее, что мы можем сделать, — посмотреть в лицо фактам, какими бы неприятными они ни казались. Не стану отрицать: некоторые из них страшнее горгульи.

— Мать приехала в Риддлсдейл в пятницу, сразу поднялась наверх и занялась Мэри, пока я слонялся в холле, дразнил кота и досаждал сам себе, — начал рассказ Уимзи. — Появился старина доктор Торп. Я устроился на лестнице на сундуке. Прозвенел колокольчик. Явилась Эллен. Мать и доктор Торп перехватили ее у комнаты Мэри и долго о чем-то спорили. Затем мать бросилась по коридору так, что стучали каблуки и в ушах сердито отплясывали серьги. Я прокрался за ними к двери ванной, но ничего не разглядел, поскольку они закрылись. Зато услышал, как мать сказала: «Что я говорила?» — и Эллен ответила: «Боже, кто бы мог подумать, ваша светлость!» Мать снова: «Если бы я надеялась, что в случае чего вы спасете меня от отравления мышьяком или сурьмой — вы знаете, о чем я говорю: о снадобье, при помощи которого вполне симпатичный мужчина с нелепой бородкой избавился от жены и тещи (которая была намного привлекательней своей дочери)[47], — то лежала бы теперь вскрытая на столе доктора Спилсбери[48]. Отвратительная, незавидная работа — изучать людей, как бедных подопытных кроликов».

Уимзи прервался перевести дыхание, и Паркер, несмотря на горькие чувства, невольно рассмеялся.

— За точность слов не ручаюсь, — продолжал лорд Питер, — но смысл такой. Ты же знаешь стиль моей матери. Доктор Торп пытался сохранить внешнее достоинство, но мать, раскудахтавшись словно наседка, сверкнула на него глазами. «В мои

дни мы называли такие состояния истерикой и озорством. Не позволяли девушкам нас дурачить. А вы называете это неврозом, или мнимым желанием, или рефлексом, пестуете и доводите несчастное создание до реальной болезни. Вы смешны и способны позаботиться о себе не лучше, чем малые дети. Хотя в трущобах обитает множество подростков, заботящихся о целых семьях. В одном таком парне больше здравого смысла, чем в вас вместе взятых. Я очень сердита на Мэри за ее поведение, и нечего ее жалеть».

Уимзи помолчал и добавил:

— Мне кажется, зачастую в материнских словах много дельного.

Паркер кивнул.

— Потом я спросил у матери, что происходит. Она ответила, что Мэри не сказала ей ничего ни о себе, ни о своем недуге, только потребовала оставить в покое. Торп, рассуждая о нервном срыве, заявил, что не в состоянии объяснить природу болезненных припадков Мэри и почему у нее скачет температура. Мать выслушала и попросила измерить температуру Мэри сейчас. Он послушался, но посреди процесса мать отозвала его к туалетному столику, однако, будучи воробьем стреляным, не сводила глаз с зеркала и, вовремя обернувшись, застукала Мэри, которая прижимала градусник к горячей грелке. Это и служило причиной таких огромных скачков.

— Надо же так всех надуть! — воскликнул Паркер.

— Вот и Торп клюнул. Мать высказалась по этому поводу так: если эта старая ворона дожила до седых волос, но не может распознать такой древний трюк, то и нечего строить из себя почтенного семейного врача. А затем спросила горничную о приступах: когда они случаются, как часто, до еды или после и прочее. Оказалось — как правило, после завтрака, а иногда в другое время. Мать призналась, что поначалу не могла догадаться, что к чему, — обшарила всю комнату в поисках бутылки или чего-нибудь подобного, — и наконец, поинтересовалась, кто убирает постель: решила, Мэри может что-нибудь прятать под матрасом. Эллен ответила, что обычно убирает она, пока Мэри принимает ванну. «В какое время?» — спросила мать. «Прямо перед своим завтраком», — проблеяла девица. «Господь тебе судья, простофиля! — бросила мать. — Что же ты раньше не сказала?»

Они отправились в ванную и там, на полке, среди пузырьков с солями, жидкими мазями, слабительным, зубными щетками, обнаружили семейную бутыль с ипекакуаной — на три четверти пустую! Это такая настойка из рвотного корня. Мать сказала… впрочем, я уже говорил, что она сказала. Кстати, как пишется «ипекакуана»?

Паркер показал.

— Черт! А я решил, что подловил тебя, что, прежде чем ответить, тебе придется куда-нибудь сходить, полазить по справочникам. Ни один нормальный человек не держит в голове, как пишется «ипекакуана». Ты правильно говоришь: можно сразу понять, по какой линии в семье передается детективный инстинкт.

— Я ничего подобного не говорил…