Под каблуком у Золушки

Таня облилась соком, чертыхнулась и с раздражением посмотрела на расплывшееся на груди кровавое пятно.

— Чёрт! Дорогая же блузка.

— Надо бы застирать, — не зная, чем ей помочь, предложила Оксанка.

— Надо бы, — вручила она ей свой стакан, но прежде чем уйти, спросила: — Ты сказала, Назаров бесплоден?

— По крайней мере сам он сказал мне именно так. Его последняя жена так и не смогла зачать и без конца таскала его по этому поводу по врачам.

— Ну, надо же! — всплеснула она руками. — А я-то дура сделала аборт.

И Оксанка чуть не выронила её стакан.

— Ты была беременна от Назарова?!

— Нет, блин, только у тебя одной есть матка и здоровые яичники, которые приняли его живчиков с распростёртыми объятиями.

Она оттянула блузку за центр мокрого пятна и дунула себе за шиворот.

— Тань, да я мало того, что беременна не от него, так и вообще с ним никогда не спала. И его легендарное достоинство, честно говоря, в глаза не видела. И не хотела бы видеть, особенно после всего, что о Назарове рассказывают.

Оксанка хлебнула из Танькиного стакана и даже не сразу поняла, что это не просто томатный сок, а с водкой.

— Ты о чём? — упёрла девушка руки в бока, вызывающе качнувшись перед ней на своих каблуках.

— Что он избивает своих партнёрш, — растерялась Оксанка.

— А, об этом, — разом успокоилась Таня, и махнула на дверь, приглашая её за собой. — Так это было давно. И даже не всё из этого правда.

Они дошли до туалета и под журчание воды, в которой Таня отмывала свою сброшенную блузку, она продолжила:

— Он никогда не слетал с катушек, как про него говорили. Захочешь — ударит, нет — и пальцем не тронет. Всё остальное ложь… и провокация.

— А как же его мать? Она то явно считает его опасным, — Оксанка посмотрела на себя в зеркало и поправила выбившуюся прядь.

— Его мать, — критически осмотрела свою одёжку Таня и встряхнула, — до смерти боится, что он похож на своего отца. И во всём ей мерещатся признаки его безумия.

— А он был безумен?

— Да, можно и так сказать, — она морщилась, застёгивая на себе мокрую блузку. — Он до смерти избивал и жену, и ребёнка. И, если бы не умер, наверно, убил бы кого-нибудь из них.

— Влада и Елену Сергеевну? — не верила своим ушам Оксанка. — Маленького Влада?

— Ну, большой он бы вряд ли позволил себя ударить, — она сделала шаг к выходу. — Ты, иди, наверно, в зал, а я пойду блузку в кабинете феном посушу.

— Подожди, а ты откуда всё это знаешь?

— Уверена, что хочешь знать? — улыбнулась Таня и пошла вперёд.

— Уверена, — брела за ней Оксанка как привязанная.

— А вот я нет, — обернулась она, и пританцовывая и размахивая руками, пошла дальше, распевая на весь коридор: — На другом конце стола, тот, с которым я спала, тот с которым провела лучшие года. На другом конце стола, тот, кого с ума свела, но потом мосты сожгла навсегда…

Оксанка, заглядевшись на неё едва не налетела на Назарова, выходящего из зала.

— А я как раз тебя ищу, — улыбнулся он. — Хочу пригласить на танец.

— Влад, чудесный праздник, спасибо за него большое, но я, наверно, уже домой.

— Всего один танец, — протянул он руку.

Наверно, это выглядело ужасно. Оксанка прямо видела себя со стороны, неуклюже переминающуюся со своим пузом в его руках как подбитая на обе лапы утка.

Но Назаров держал её крепко и бережно, и её малыш в последнее время ставший очень активным брыкался и крутился в животе как юла. И ей было даже немного обидно, как спокоен он был с Кайратом, и как вдруг разнервничался, когда к ней прикоснулся Влад.

Кайрата он словно игнорировал, но, положа руку на сердце, и Кайрат словно категорически не замечал её беременность. Он не прикасался к её животу даже нечаянно, и старался в его сторону даже не смотреть. И пусть их новые отношения ещё были слишком поверхностными, но всё же его отстранённость от её положения, обижала.

И это беспокоило. Даже если Кайрат думал, что ребёнок не его, наглядный пример того, как можно относиться к чужому, стоял у неё перед глазами в белом костюме с иголочки и блаженной улыбкой. И, наверно, в ней просыпалась мать, заслоняя все остальные чувства, но между этими двумя отцами сейчас она бы выбрала голубоглазого. Она как-то слышала, что материнский инстинкт сильнее, чем инстинкт самосохранения. Наверно, усыплённый Таниными словами, второй действительно начал отказывать.

— Поехали ко мне, — сказал Влад так неожиданно, что Оксанка остановилась.

— Что? — лишь пару секунд спустя, осознав его слова, она снова начала двигаться.

— Выпьем по капельке вина, послушаем живую музыку, и я покажу тебе дом, который всё ещё может стать твоим.

— Я… я не могу, — заикалась она. — У меня завтра у лучшей подруги свадьба.

— Обещаю, я верну тебя домой в целости и сохранности сразу, как только скажешь. Я невыносимо скучал. А здесь так много народу, что я не могу тебя даже в макушку поцеловать.

— У тебя есть домашние музыканты? — не хотела она слушать его нежности.