Под кодовым названием «Эдельвейс»

– Почему? Чтобы солдаты не думали о плене. В этой войне для немецкого солдата плен – единственный шанс спасти свою жизнь. – И пояснила общеизвестным: – Совсем недавно твердили, что фельдмаршал Паулюс оборонялся до последнего патрона. Последним – застрелился. Потом сообщили: жив фельдмаршал! Жив, потому что сдался в плен, пошел к большевикам с поднятыми вверх ручками. Вчера Паулюс – герой, сегодня – изменник. Чему же верить: тому, что сообщено сегодня, или будет сообщено завтра? Или не верить совсем? Только и остается: спрашивать Бога…

– Господь не ответит, – осторожно возразила Кристина.

– Поэтому и не солжет… – Патриция ждала, что ей ответит Кристина. Ждала в напряженном, тревожном молчании. Собственно, именно сейчас и решалось, как они вдвоем будут жить под одной крышей. Кем они станут друг для друга? Будут ли жить во взаимопонимании или в глухой неприязни? Что скажет фрейлейн, одетая в черную эсэсовскую форму?

Но Кристина сказала лишь то, что и надлежало было сказать фрейлейн Бергер, искренне озабоченной личной безопасностью и лояльной репутацией фрау Шеер:

– Вы неосторожны, мама. Вы знаете, что случится, если кто-нибудь услышит ваши необдуманные слова? После таких высказываний – прямая дорога в гестапо. А там, сами знаете, пощады нет… Думать можно разное, но в наше время – только тайком. Зачем вслух высказывать свое мнение? Это имеет смысл лишь в одном случае.

– В каком же?

– Когда человек решил таким способом свести свои счеты с жизнью. Вы ведь верующая?

– Да, но…

– Тогда вспомните догмат: самоубийство – грех. Независимо от того, каким способом его совершают. Не высказывайте никому таких опасных мыслей.

– И вам – тоже? – коротко спросила Патриция, и Кристина услышала в интонации упрек и даже обиду. Действительно, Патриция искренне открылась ей, ибо «игра» тут исключалась, а она ей… Однако Кристина вновь уклонилась:

– Поймите, если посторонний человек услышит, то нам обеим… Вам – потому, что вы говорили, а мне – потому, что не донесла…

– Мы здесь вдвоем, Кристина, – успокаивающе заметила Патриция. – Служанка приходит с утра и работает до полудня. Она уже давно ушла. Но вы, безусловно, правы. Ведь у нас будет маленький. Нам обеим следует быть очень и очень осторожными!

– Ну вот, наконец-то! – Кристине полегчало. – Теперь я понимаю…

– Что?

– Почему Хейниш считает вас непатриотической женщиной, или, по его терминологии, «элементом».

– Что поделаешь? Всем изо дня в день вдалбливают: «Фюрер думает за всех нас»… Поэтому всем «фюрерам» – от сановных до уличных надзирателей – видится «подрывным элементом» всякий немец, кто не отравился коричневым дурманом и сохранил голову с собственными мыслями. Теперь, Кристина, – она с мягкой доверчивостью коснулась ее руки, – вы знаете обо мне все.

Где же та ледяная Патриция, которая встретила ее всего лишь час назад?

– Больше, чем ваш баннфюрер?[26] – шутливо спросила фрейлейн.

– И больше, чем Хейниш, – серьезно ответила женщина. – Он всегда считал меня лишь упрямой католичкой, что в глазах наци – тоже грех. Они же откинули гуманность и мораль. Десять христианских заповедей противоречат их всемирному разбою. Разве можно уничтожать миллионы людей с заповедью «не убий»? Разве можно грабить целые страны с заповедью «не укради»? Вот почему я – «элемент».

Короткая пауза, колебание – и неожиданное признание:

– Вы не бойтесь за мою несдержанность, Кристина. Я таилась даже от мужа. Не потому, что боялась за себя, о нет… Я боялась за него самого, это он ужаснулся бы насмерть. А с перепугу мог и развестись! Что тогда стало бы с Адольфом? Вот так и жила со своими мыслями в одиночестве…

– Почему же доверились мне? – теперь об этом важно было узнать. – Женщине, которую впервые увидели? В эсэсовской форме! Почему?

– Не знаю, – вздохнула Патриция. Видно было, что она сама силится разобраться в том, что толкнуло ее на откровенность. – Может быть, потому, что вас полюбил Адольф… Возможно, потому, что вы не верите в его гибель… Кто знает… У меня возникло ощущение, что вам можно сказать. Почему? Вряд ли отвечу… Только чувствую, что можно… А это так важно для каждого, – закончила она с горечью, – кто годами прозябает в дурмане и еще не угорел…

– Спасибо, мама, – расстроганно проговорила Кристина. – Я понимаю вас, мне тоже… – и прервала разговор.

Нет, на сегодня-таки хватит! Хотя одно важнейшее дело еще не выполнено…

– У меня к вам есть просьба, мама…

– Какая, моя дорогая? Говорите смело.

– Не позволите ли вы мне украсить свою комнату портретом Адольфа? Хочу, чтобы он всегда смотрел на меня…

– О! Я сама хотела вам это предложить. Да заговорилась, и вы меня опередили. Берите, конечно…

– Вы даже не представляете, как я вам благодарна!

– Почему же? Однако и у меня есть к вам просьба.

– Какая? Если смогу…

– Я не попрошу у вас ничего невозможного…

– Так какая просьба? Я слушаю.

– Не ходите в этом доме в кладбищенском одеянии. Черное вам не к лицу!

– Обещаю! – весело засмеялась фрейлейн Кристина Бергер.

Глава третья

ОСТРИЕ НАЦЕЛЕНО НА КАВКАЗ