Под кроной памяти

– Я изредка, – отозвалась Катарина. Она стояла, опершись на забор, курила и смотрела на небо. Струйки дыма, выходившие из ее пухлых губ, покрытых блеском, казались ему розовыми на фоне звездного черного неба.

– Ты странный, – Катарина выпустила струйку дыма и улыбнулась.

– Чего во мне странного…

– Да взять хотя бы твою манеру одеваться, – хмыкнула Катарина, – и кто такое носит? Шарф твой еще прапрадедушка надевал, наверное. Это же старьё! А еще ты бумажными обрывками разбрасываешься и болтаешься по городу в одиночестве. И в школе про тебя спрашивают, всё ли с тобой в порядке. Но я говорю, что очень даже в порядке, что ты писатель… и что тебя не понять.

Велибор искренне рассмеялся.

– Еще в детстве у человека появляется желание подсмотреть за кулисы для того, чтобы обнаружить чужие слабость или силу, – протирая глаза, заговорил Велибор. – Наверное, я твоим одноклассникам в утешение. Такой одичалый душевнобольной… растерявший остатки своего потенциала.

– Я же знаю, что тебя не понять, но это не плохо…

Катарина кокетливо намотала локон на палец и прикусила губу. Она еще немного постояла безмолвно, отмахиваясь от гудящих комаров, а потом направилась к дому, напевая что-то себе под нос.

– Тебя комары почему-то не кусают. Наверное, дурная кровь, а меня и Берта кусают, и папу тоже, – бросила Катарина через плечо. – Спокойной ночи, Велибор, пусть тебе приснится, что ты великий писатель!

– Спокойной ночи, Катарина!

Велибор остался в тишине наедине с ночью. «Дурная кровь», – усмехнулся он спустя несколько минут, а затем, вспомнив о тетради Милана, потер затекшие колени и прошел в дом, закрыв за собой дверь.

Исчезли все звуки в округе, только лесенка тихонечко скрипнула, выпрямляя дощечки ступеней, словно позвоночник.

В тусклом облачке света, идущего от лампы над крыльцом, клубилась вечерняя мошкара, металась пара теней от ночных суетливых мотыльков.

На листьях крапивы и цветов зарождались полные капли росы, стебли растений еле заметно пошатывались от шустрого сквозняка.

В домике что-то застучало и успокоилось, послышались шаги, дверь отворилась, и показался Велибор.

Он устроился на ступенях, открыл перед собой тетрадь Милана и принялся читать вслух:

Солнце светит ярко!Под дубок я сел,Жду, когда придешь ты,

Я сказать хотел,Что весна проснулась,И кричат стрижи…И…

Велибор так резко захлопнул тетрадь, что ладони его загудели. Он настороженно осмотрелся, и в глазах его промелькнул страх.

– Я сожгу ее! – процедил он сквозь зубы. – Сожгу и скажу Милану, что она пропала… Что ее унесли стрижи!

Велибор сделал глубокий вдох, успокоился и через пару минут, пересилив себя, вновь открыл тетрадь на следующей странице:

Твои глаза – аквамарины,

И алый рот…

Велибор тряхнул головой и перелистнул пару страниц. Пробежал глазами по нескольким строфам и с возмущенным видом перевернул еще страницу. На каждом из представленных в тетради стихотворений он не задерживался взглядом более пары секунд. На каждое очередное творение Милана он смотрел с жалостью и злобой, даже не дочитав его до конца.

Таким образом он пролистал большую часть тетради. Глаза его устали от сумрака и мелкого почерка, и он зажмурил их, оставив ненадолго чтение. Но вскоре возобновил его:

Мне плакался дождь, он стучался в окно,И я пригласил его в дом к камельку,Но он удивился и дальше пошел,Сказав, что случайно задел мои ставни.Не верьте дождю, он стучится в окно,Когда вы его к камельку пригласите,Он дальше пройдет как ни в чем не бывалоИ скажет, что здесь задержался случайно.

Велибор почесал подбородок и посмотрел на дату – стихотворение было написано спустя год после всех предыдущих.

– Я правда избавлюсь от этой тетради, – посмеялся он. – И, может быть, вырву единственную страницу, вот эту!

Он распрямил тетрадь и потянул лист на себя. Он тянул его с таким же усердием и прилежанием, с каким, должно быть, дантист удаляет больной зуб. Но когда лист был вырван, он оказался очень измятым и порядочно разорванным. Велибор рассмотрел его, зажав между двумя пальцами, аккуратно сложил несколько раз и убрал в карман джинсов.

Просмотрев оставшиеся несколько стихотворений, он обратил внимание на еще одно:

Я вечером выйду и к Таре спущусь,…Взгляну я на гору, покажется мне,Что там, на вершине, конечно, светлей.Вперед устремлюсь…

Велибор вырвал и эту страницу.