Под куполом

Оставшихся пациентов Твич мог пересчитать на пальцах одной руки — и это, понимал Расти, было огромное счастье. Он подумал, что и сам мог бы ощутить себя счастливым, если бы не чувствовал себя так утомлено и тревожно.

— Джордж Вернер, по моему мнению, стабилен.

Вернер, житель Восточного Честера, шестидесятилетний и тучный, пережил в День Купола инфаркт миокарда. Расти считал, что он выпутается… на этот раз.

— А что касается Эмили Вайтхаус… — Твич пожал плечами. — С ней не так хорошо, сенсэй.

Сорокалетнюю, без унции лишнего веса Эмми Вайтхаус также сразил инфаркт приблизительно через час после того, как случился инцидент с Рори Динсмором. С ней всё было намного хуже, чем с Джорджем Вернером, потому что она была безумной любительницей физических упражнений для здоровья и страдала там, что доктор Гаскелл называл «спортивным шоком».

— Девочка Фримэнов поправляется, Джимми Серойс держится, а Нора Ковленд полностью в порядке. После ланча выпишем. Итак, в целом, не такие уже и плохие дела.

— Да уж, — согласился Расти. — Но дальше будет хуже. Я тебе гарантирую. И… если бы у тебя случилась катастрофическая травма головы, ты захотел бы, чтобы тебя оперировал я?

— Ни за что, — ответил Твич. — Я не теряю надежды, что скоро появится Грегори Хаус.

Расти погасил сигарету в жестянке, и бросил взгляд на их опустошённую кладовку. Может, следует ему заглянуть в кладовую позади городского совета — чем это может повредить?

На этот раз зевнул уже он.

— Долго ли ты сможешь так держаться? — спросил Твич. Из его голоса пропала вся игривость. — Я спрашиваю только потому, что теперь ты единственный, кого сейчас имеет наш город.

— Сколько надо, столько и буду. Меня беспокоит лишь то, что из-за усталости я могу что-то напортачить. Ну, и столкнуться с чем-то, что выходит за рамки набора моих умений, — он вспомнил Рори Динсмора… и Джимми Серойса. О Джимми думать было труднее, потому что Рори был уже недосягаем для возможных медицинских погрешностей. Ну а Джимми…

Расти представил себя в операционной, как он прислушивается к негромкому пиканью аппаратуры. Увидел себя, как он рассматривает голую бледную ногу Джимми с чёрной линией, проведённой в том месте, где надо сделать разрез. Представил Даги Твичела в роли анестезиолога-дебютанта. Ощутил, словно Джинни Томлинсон вкладывает скальпель ему в обтянутую резиновой перчаткой ладонь, увидел, как она смотрит на него поверх маски своими холодными синими глазами.

«Храни меня, Боже, от этого», — подумал он.

Твич положил свою ладонь на руку Расти.

— Не переживай, — произнёс он. — Не забегай лишний раз мыслями в завтрашний день.

— Да где там. Тут и на час заведомо загадывать тяжело, — ответил Расти, привставая с лавочки. — Пойду-ка я в амбулаторию, посмотрю, не стряслось ли там чего. Благодарю Бога, сейчас уже не лето; оказались бы у нас на руках тысячи три туристов и семьсот детей из лагерей отдыха.

— Хочешь, я с тобой?

Расти покачал головой.

— Почему бы тебе вновь не сходить к Эду Карти? Посмотреть, находится ли он ещё в мире живых.

Расти бросил ещё один взгляд на газовую кладовую, и уже тогда поплёлся за угол здания и дальше по диагонали в сторону амбулатории на дальнем конце подъездной аллеи больницы имени Катрин Рассел.

10

Конечно, Джинни была в больнице; прежде чем выписать домой миссис Ковленд, она делала последнее взвешивание её новорождённому младенцу. В приёмной амбулатории дежурила семнадцатилетняя Джина Буффалино, за плечами у которой было ровно шесть недель медицинской практики, и то в роли санитарки-волонтёрки. Она встретила Расти взглядом глаз ослеплённой автомобильными фарами дикой козочки, от чего его сердце ёкнуло, но в приёмной было пусто, и это уже хорошо. Очень хорошо.

— Никаких звонков? — спросил Расти.

— Один. От миссис Венциано, что живёт неподалёку от Чёрной Гряды. У неё ребёнок застрял головой между рейками манежа. Она хотела, чтобы приехала скорая. Я… я сказала ей, чтобы намазала ребёнку голову оливковым маслом и попробовала сама. У неё получилось.

Расти расцвёл в улыбке. Возможно, будет толк из этой девушки. Джина, явно с огромным облегчением, улыбнулась ему тоже.

— Здесь пусто в конце концов, — произнёс Расти. — И это чудесно.

— Не совсем. Здесь мисс Гринелл, её, кажется, Эндрия зовут? Я её оставила в третьем, — Джина поколебалась. — У неё довольно расстроенный вид.

Повеселевшее было сердце Расти вновь оборвалось. Эндрия Гринелл. И расстроенная. Это означает, она хочет новый рецепт на оксиконтин. Которого он, в здравом уме, не имеет права выписывать, даже если у Энди Сендерса этих пилюль вагон.

— Хорошо, — он уже сделал пару шагов по коридору к осмотровому кабинету номер три, но тут же остановился. — Ты не присылала мне сообщений.

Джина вспыхнула.

— Она меня попросила этого не делать.