Под куполом

— Редакция газеты. Помолчи и слушай, потому что через полторы минуты я выключу телефон, чтобы никто мне не мог позвонить, не позвал на тушение пожара. Здесь Джеки. Она побудет с детьми. Тебе нужно встретиться со мной в похоронном салоне. Там также будет Стэйси Моггин. Она уже к нам забегала. Она с нами.

Услышав это имя, хотя оно и было ему знакомое, Расти не сразу припомнил, кому оно принадлежит. А это — она с нами. Действительно началось разбиение на стороны, кто-то становится с нами, а кто-то с ними.

— Лин…

— Увидимся там. Десять минут. Это безопасно, пока они будут заниматься пожаром, потому что оба брата Бови в пожарной бригаде. Так сказала Стэйси.

— Как это они могли так быстро собрать брига…

— Не знаю и знать не хочу. Ты сможешь приехать?

— Да.

— Хорошо. Не оставляй машину на боковой стоянке. Объезжай дом и поставь её на маленькой площадке. — После этого её голос пропал.

— Что там горит? — спросила Джин. — Вы знаете?

— Нет. Потому что мне никакого звонка не было, — ответил Расти и посмотрел на них тяжёлым взглядом.

Джина не поняла, зато Твич сразу.

— Никто никому не звонил.

— Я просто куда-то отлучился, возможно, поехал на вызов, но вы не знаете, куда именно. Я не говорил. Правильно?

Нисколечко не потеряв своего сбитого с толку вида, Джина все же кивнула. Потому что эти люди теперь её люди; этот факт не вызывает у неё сомнений. Да и с какой бы радости? Ей всего лишь семнадцать. «Наши и не наши, — подумалось Расти. — Не очень хорошая терапия, конечно. Особенно для семнадцатилетней девушки».

— Возможно, на вызове, — произнесла она. — Где именно, мы не знаем.

— Конечно, — согласился Твич. — Ты конёк-горбунок, а мы всего лишь муравьи.

— Не делайте из этого уж такого большого дела, — сказал Расти. Хотя дело было большим, ему это уже было ясно. Угрожало неприятностями. И Джина не единственный ребёнок в этой картинке; есть их с Линдой дочки, которые сейчас крепко спят, не зная того, что папаша с мамашей напялили парус и отплывают в бурю, которая может оказаться слишком опасной для их лодочки.

Но всё-таки…

— Я вернусь, — произнёс Расти, надеясь, что это не пустая фраза.

2

Сэмми Буши завернула «Малибу» Эвансов на аллею, которая вела к больнице имени Катрин Рассел немного позже, чем отсюда, отправляясь к похоронному салону Бови, отъехал Расти; они разминулись по противоположным полосам возле площади на городском холме.

Джина с Твичем уже зашли вовнутрь, и разворотная площадка перед центральным входом лежала пустой, но она не остановилась здесь; заряженная — потому что оружие, которое лежит рядом на сидении, делает тебя осторожным (Фил сказал бы «становишься параноиком»). Вместо того она поехала вокруг здания и поставила машину на служебной стоянке. Схватила пистолет и засунула себе за пояс джинсов, прикрыв его сверху низом майки. Пересекла стоянку, остановилась перед дверьми прачечной и прочитала надпись: КУРИТЬ ЗДЕСЬ БУДЕТ ЗАПРЕЩЕНО С 1-го ЯНВАРЯ. Посмотрела на щеколду, понимая, что, если та не откроется, она отступится от своего намерения. Это будет Божий знак. С другой стороны, если двери незапертые…

Двери были незапертыми. Бледным, тусклым призраком она проскользнула в середину.

3

Терстон Маршалл чувствовал себя утомлённым — даже измождённым, — но более счастливым, чем сейчас, он не чувствовал себя уже много лет. Вне всякого сомнения, это патология; он же профессор на пожизненном контракте, печатающийся поэт, редактор престижного литературного альманаха. С ним делит кровать роскошная молодая женщина, самая умная и считает его выдающейся, прекрасной личностью. То, что раздача таблеток, лепка мазевых повязок, опустошение подкладных уток (не говоря уже о вытирании обосранной жопки мальчика Буши час тому назад) дарило ему ощущение счастья, большего, чем все обозначенные выше достижения, просто вынуждено быть патологией, но что греха таить. Госпитальные коридоры с их запахами дезинфектанта и мастики для пола относили его в юность. Этим вечером его воспоминания были очень яркими, от вездесущего аромата пачулевого масла в квартире Девида Перна[327] до банданы с «огуречным» узором, которая была у Терси на голове, когда он ходил на поминальную службу по Бобби Кеннеди[328]. Обходы он делал, хмыкая себе нежно, потихонечку под нос «Ногатую женщину»[329].

Он заглянул в ординаторскую и увидел, что на притянутых туда топчанах спят медсестра со свёрнутым носом и хорошенькая санитарочка, та, которую зовут Гарриэт. Диван оставался свободным, скоро он и сам или завалится на него, чтобы проспать здесь несколько часов, или вернётся на Хайленд-Авеню, где теперь его дом. Наверное, туда. Странные перемены. Странный мир.